Эффект разорвавшейся бомбы (ЛП) - Соренсен Карла

— Мы здесь, чтобы говорить об игре, — натянуто ответил я, отчаянно пытаясь придать своему лицу менее убийственное выражение. — Если у вас есть вопрос по этому поводу, я буду рад ответить.

Придурок улыбнулся. Улыбка была скользкой, как масло, растекающееся по его лицу. — Вчера я в продуктовом магазине увидел обложку журнала, там говорилось, что она уже беременна от игрока, но невозможно сказать, от кого.

— Придурок, — пробормотал кто-то в первом ряду.

Я не сводил с него глаз, словно мог причинить телесные повреждения.

— Если у вас нет вопросов, я предлагаю вам воздержаться от репортажей на обложках дерьмовых таблоидов, — твердо сказал я.

Он пожал плечами.

— Не могу сказать, что виню вас за то, что вы отвлеклись на нее, хотя, похоже, это ее самый большой вклад в команду.

Перчатка. Сброшена.

Я выпрямился во весь рост, и в помещении воцарилась тишина. Репортеров увольняли гораздо за меньшее, и если мой ответ сделает его глупую сексистскую реплику вирусной, то так тому и быть.

— Я бы хотел, чтобы вы справились с этой ситуацией с той же честностью, что и Эл… — Я споткнулся об «Элли», хотя она просила нас всех называть ее именно так, — мисс Саттон. Неожиданно ей доверили огромную роль, которая жизненно важна для любой успешной команды в этой лиге, и она изо дня в день доказывает, что она целеустремленная и умная, и нет ни одного человека во всей организации «Волков», который сказал бы иначе. Всего за несколько коротких месяцев она заслужила наше уважение, и она заслужила этот титул, разговаривая с уборщиком о его работе и о том, как стать лучше, точно так же, как она разговаривала бы с Джеком, или со мной, или с генеральным директором. Если вы намекаете на то, что женщина, которая, к счастью, молода и привлекательна, не может хорошо выполнять свою работу, тогда вы живете не в том веке.

Я ушел под свист и хлопки. Ава улыбнулась в темном уголке рядом со сценой, ее брови удивленно приподнялись.

Мои нервы неприятно зазвенели от того, что я только что позволил себе сказать. Прессе. Людям, которые ничего так не хотели бы, как исказить мои слова.

Но все было правдой.

Когда я ехал домой, фары моей машины прорезали темные улицы яркими полосами света, и с болезненной ясностью я понял, что если бы Фейт оказалась в такой же ситуации, как Элли, и, если бы она вела себя так же, как Элли, я бы чертовски гордился ею.

Но это не означало, что мы должны продолжать делать то, что мы делали.

Когда я загнал свою машину в гараж и ожидал, пока закроется дверь, я вспомнил кое-что, что сказала мне Элли.

«Не выставляй меня глупой».

И именно это произошло бы, если бы кто-нибудь узнал. Если бы кто-нибудь знал.

Они осудят ее в тот самый момент, когда хлопнут меня по спине в знак поздравления.

Казалось, что прошла целая жизнь, с тех пор как мы стояли на моем заднем дворе, и я утешал ее, понятия не имея, как много она в конечном итоге будет значить для меня.

Я даже не был уверен, что прямо сейчас смог бы дать этому название. Мне потребовалось достаточно времени, чтобы признать, что она меня просто привлекает. Все, что выходило за рамки этого, было сродни восхождению на Эверест без подготовки.

Я не мог пойти туда прямо сейчас. Это никому бы не помогло. Не ей. Не мне. Снова и снова в своей голове я повторял это, входя в свой темный дом.

На столе лежала записка от мамы, что она забрала Фейт переночевать у них дома, как и всегда во время вечерних игр.

«Горжусь тобой, сынок. Несмотря ни на что».

Я покрутил шеей, и несколько приятных щелчков разорвали тишину кухни. Гордилась бы она мной, если бы знала, чем я занимаюсь с Элли?

Ей было бы все равно, сплю ли я с кем-нибудь, но ее бы волновало, что может произойти в результате того, что я пересплю с этим конкретным человеком.

— Это должно прекратиться, — сказал я вслух, пробуя слова на вкус, чувствуя их невыносимую тяжесть, когда они повисают в воздухе.

Мне сразу же захотелось забрать их обратно, позволить им остаться неуслышанными во вселенной, смести их прочь, потому что мысль об этом оказала на мои легкие такое же воздействие, как если бы меня уложил трехсотфунтовый лайнмен.

Я оперся руками о столешницу и опустил на несколько мгновений голову, чтобы успокоиться. Подтверждая то, что собирался сделать, я знал, что уважаю Элли достаточно, чтобы сказать ей, что мы больше не можем так поступать. Что я больше не могу так с ней поступать.

Почему мое сердце так стучало?

Почему я не мог сделать полный вдох?

Мои легкие были туго стянуты, как будто кто-то слишком много раз перетягивал их резинкой, и они не могли расшириться до своего обычного объема.

Я зажмурил глаза и увидел ее в гостиничном номере, обнаженную, стоящую передо мной и предъявляющую требования, которые ни одна женщина никогда бы не предъявляла мне, потому что она смотрела на меня как на равного.

Затем я двинулся вниз по ступенькам к раздвижной двери, зная с безошибочной уверенностью, что она ждет меня внизу. Моя кожа похолодела от паники, вспыхнула от предвкушения увидеть ее, все накренилось и пошатнулось, раскачиваясь вокруг меня, как будто я был на плаву и не имел опоры.

Над ее внутренним двориком горел свет, но, когда я выглянул из-за живой изгороди, Элли там не было, и дыхание со свистом вырвалось у меня изо рта.

Как раз, когда я собирался протиснуться через постоянно расширяющуюся брешь в живой изгороди, я услышал позади себя ее голос.

— Привет, — тихо сказала она.

Я медленно повернулся, и когда увидел, что она сидит на краю моего бассейна — счастливый результат аномально теплого октябрьского вечера — голые ноги в воде, волосы убраны с лица.

Произошло что-то странное.

Холодная паника растаяла во что-то теплое и гладкое. Мир вокруг меня мгновенно успокоился, горизонт стал прямым и плоским, как раз там, где ему и следовало быть.

Элли медленно встала, и только тогда я увидел, что прикрывало ее тело.

Моя майка.

Судя по всему, под ней ничего не было.

Даже при свете фонарей с заднего двора ее лицо было едва различимо в тени.

Но ее взгляд, устремленный на меня, крепко удерживал меня на месте, якорь, который я не смог найти всего несколькими мгновениями ранее.

— Привет, — сказал в ответ, не в силах совладать с тем, что бурлило внутри меня.

Я не могу этого сделать, — это была одна огромная, сбивающая с толку мысль.

Я должен снова прикоснуться к тебе, — другая.

Я отказываюсь быть тем, кто может погубить тебя, — было последним.

Элли сокращала расстояние между нами, не боясь близости, показывая, насколько она смелее меня.

— Сожалею об игре, — сказала она с горящими глазами и порочным выражением на лице. Нет, не порочным. Это больше не подходящее слово. Мне казалось неправильным навешивать на это какой-то ярлык, даже если оно было опасно для нас обоих.

Эти глаза были почти агрессивными из-за того, сколько страсти я в них увидел. Совсем не порок.

Когда это произошло?

Неужели я настолько потерялся в обжигающем удовольствии, что пропустил пугающую перемену под ним?

Однажды я узнал о тектонических плитах, расположенных глубоко под поверхностью океана. Всего одна доля дюйма может вызвать землетрясения, цунами, невообразимые разрушения и хаос.

Именно так чувствовалась Элли.

Невообразимые, меняющие жизнь перемены, которых я не предвидел.

Медленно я поднял руку и провел пальцами по ее подбородку, наслаждаясь шелком кожи. Я был намного сильнее, мне ничего не стоило сломать ее, если бы я хотел.

Пальцами другой руки я провел по линии ее носа, затем по щеке, чтобы почувствовать веер ее ресниц, когда она моргнула, ее тонкие брови слегка изогнулись в замешательстве.

— Ты в порядке?

— Ты идеальна, — сказал я ей то, что держал в себе с нашей первой ночи вместе, внезапно почувствовав потребность, чтобы она услышала эти слова.