Энн Мэтер - В тени красных жасминов
— Э-э, не могли бы вы мне сказать, которая комната мистера Пьера? — спросила она, направляясь к двери.
Миссис Гиллен была явно удивлена, но великолепно это скрыла. Ребекка была уверена, что она решила, что они были в одной комнате.
Комната Пьера была дальше вниз по коридору от главной галереи, и по описанию миссис Гиллен Ребекка легко ее нашла и вежливо постучала в дверь. Ответа не последовало, и, удерживая поднос одной рукой, она повернула ручку и вошла в комнату, закрыв за собой дверь.
Пьер спал, его лицо было еще немного бледным от сурового испытания прошлой ночью, и Ребекка опустила поднос, подошла к окнам и раскрыла тяжелые сливового цвета шторы. Теперь она могла видеть, что комната была строго убрана в темных тонах, и даже ковер под ногами был, как бы в противоположность ее состоянию, совершенно лишенным пушистой мягкости и глубины. Пьер во сне выглядел моложе и странно беззащитным, и у нее подступил к горлу болезненный комок. У нее уже больше не было сомнений. Она любила его и никогда не переставала любить.
Бледный свет из окон помешал ему, и он беспокойно двинулся и открыл глаза. Когда он увидел Ребекку, то недоверчиво уставился на нее.
— Ребекка? — недоуменно сказал он. Затем, когда сознание вернулось к нему: — Ребекка! Какого черта ты здесь делаешь?
Ребекка пошла к кровати, заметив, насколько белизна перевязки на руке оттеняла его загар. Это было в первый раз, если не считать случаев на работе когда она видела мужчину в кровати, и от сознания этого по всему телу прошло тепло.
— Привет, Пьер, — сказала она, заложив руки за спину. — Я… я принесла твой завтрак. Как… как чувствуешь себя сегодня утром?
Пьер приподнялся на локте, оголив при этом торс. На нем явно не было пижамы.
— Зачем ты пришла? — холодно обрубил он. — Мне больше от тебя не требуется никаких профессиональных советов.
Ребекка больно загнула один палец.
— Я пришла не затем, чтобы давать тебе профессиональные советы, — сказала она с трудом. — Я, ну, я хотела с тобой поговорить.
Пьер провел рукой по своим взъерошенным волосам.
— Ну, давай, говори! — произнес он, поморщившись, когда задел повязку на своей руке.
— О, Пьер, ты делаешь это для меня нелегким! — Ребекка сжала губы. — Я… я хотела сказать тебе, что… что я знаю о Дженифер.
Темные глаза Пьера сузились до щелок.
— В самом деле? — Его тон был горьким.
— Да, я… Адель сказала мне, что ты хотел жениться на ней, но бросил ее ради Дженифер, и затем, и затем…
— Тихо! — Пьер гневно взглянул на нее. — Ты думаешь, мне важно, что Адель сказала тебе? Я тебе как-то раз говорил, что мне нет дела до предположений моей свояченицы относительно меня!
— Но разве ты не видел, что я ей верила!
— Да. — Выражение его лица было презрительным. — Ты ей поверила и не послушала бы меня!
— Но…
— Но ничего. — Пьер потер рукой повязку, как будто рана причиняла ему боль. — Ты поверила ей потому, что это было то, во что тебе хотелось поверить.
— Нет! — вырвалось у нее.
— Нет, да. Ты была, ты есть такое робкое создание… — Его тон был жестоко-насмешливым. — Ты боишься проявления любых эмоций! Ты находишься в рамках своих собственных узколобых ограничений! Ты боишься любить без гарантий! — Он насмешливо усмехнулся. — И ты пришла сказать мне, что неожиданно поняла и что пожалела о том, что говорила и что делала! Мне интересно, чего ты от меня ждешь? Как мне следует отреагировать? Мне что, сказать: «Ребекка, все прощено»? Мне сказать: «Ребекка, ты сделала меня счастливым»? Мне сказать: «Ребекка, я теперь свободен, выходи за меня»? Нет!
Он резко выбрался из кровати, и Ребекка, задрожав, отвернулась. Он добрался до шелкового одеяния, которое лежало у подножия его кровати, она заметила, что он спал совсем без одежды.
— Ты видишь! — грубо произнес он ей на ухо. — Ты отвела глаза потому, что боишься. И поверь мне, — его голос стал глубже, — есть причина для этого!
Ребекка сжала перед собой руки. Ей следовало бы понять, что приходить сюда было бесполезно, пытаться объяснить этому озлобленному незнакомцу, что она была беспомощна и не знала, что была всего лишь пешкой в руках бессовестной женщины, уязвимой из-за того, что не была уверена, что могла бы заинтересовать его. Может быть, он был прав, может быть, ей хотелось поверить Адель, так как противоположное предполагало бы слишком невероятное чудо…
На шатающихся ногах она пошла к двери, но он очутился там раньше ее, прижался к двери спиной, не давая ей сбежать от его унижений.
— Одну минутку, — сказал он резко. — Я хотел бы, чтобы ты мне кое-что сказала до того, как я разрешу тебе уйти. Ты намерена продолжать встречаться с моим сыном?
Ребекка сцепляла и расцепляла пальцы.
— Так как он работает в том же здании, было бы невозможно иначе…
— Черт подери, это не то, что я имел в виду, и ты это знаешь! — Его глаза сердито сверкали. — Вы с ним занимались любовью?
— Нет! — вырвалось у нее. — Конечно нет.
Пьер прищурился.
— Почему же «конечно нет»? Ты есть и всегда была наиболее желанной женщиной. — Он медленно, но уверенно двигался к ней. — Мне интересно, как много мужчин занимались с тобой любовью с тех пор, как я…
Пальцы Ребекки обожгли его щеку с гневным негодованием.
— Как, как ты смеешь? — задыхаясь, закричала она.
Пьер, похоже, не замечал ее взрыва. Его крепкие пальцы сомкнулись вокруг ее плеч, притягивая с силой к нему, близко к его худому, крепкому, полному сил телу. Она могла чувствовать крепость его мышц сквозь тонкую одежду, и она отчаянно боролась, чтобы освободиться. Но ее движения только раззадоривали его еще больше, и он нагнул голову и прижался губами к се губам, раздвигая ее губы с таким опытом, что на несколько мгновений она потеряла связность мыслей и прижалась к нему. Было невероятно поверить, что прошло три года с тех пор, как он держал ее в своих объятиях, казалось, что это было вчера, и вся мука за эти годы превратилась в ничто, когда он с такой сильной страстью ласкал ее шею и плечи. Он вызывал в Ребекке огонь страсти, но все возрастающая сила его ласк посылала болезненные сигналы предупреждения по се жилам, и она понимала, что на этот раз он не собирался отступать…
Со сверхчеловеческим усилием она вырвалась от него, понимая, что при этом она неизбежно причинит боль его раненой руке. Но все, о чем она могла думать в этот момент, так это о необходимости убраться от него, пока тепло его кожи под ее пальцами не соблазнило бы ее оставить попытки бегства и подчиниться его несомненной мужественности.
