Измена. Игра на вылет (СИ) - Грасс Елена

– Да, открыла, но об этом потом, – отвечаю коротко, стараясь не углубляться в детали. – Как раз с мужем и затеяли это мероприятие… На мою беду... Но я, прости, не хочу сейчас говорить на эту тему.

Слёзы катятся по моему лицу без остановки.

По-свойски, по-братски Редковский обнимает меня за плечи и позволяет плакать на его плече. Он молчит. Ждёт. Он просто стоит, предоставив мне время, чтобы успокоиться.

– Марта, – говорит он мягко, – ты не одна. У тебя вон, – кивает в сторону двери, – поддержка какая … мощная. И я здесь. И как сказал тебе несколько минут назад, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь тебе и твоей маме.

– Всё в порядке. Штуку эту вашу… – слышу, как заходит Александр Николаевич и смотрит на нас, – я оплатил. Так что осталось только прооперировать ...

Поворачиваю к нему заплаканное лицо и замечаю, как меняются его эмоции, когда он видит меня в объятьях Антона.

– Прошу прощения, – его голос лёд теперь. От былой нежности в глазах, когда он взял мои руки в свои, не осталось и следа. – Я, кажется, не вовремя. Простите.

Не ожидая ответа, он разворачивается и уходит.

– Кажется, он ревнует тебя, – Антон улыбается широкой улыбкой. – Причём так, что представить страшно. И явно не как друг… близкий, – теперь открыто смеётся.

– Прекрати, – выдавливаю из себя ответную улыбку.

Но сама понимаю: кажется, Антон прав… Только как к этому теперь относиться, при условии, что он оплатил операцию, не знаю.

– Ты так и не выпила свой чай, – замечает полную чашку. – Я не отпущу тебя, пока ты не покушаешь и не выпьешь его, – настаивает.

Соглашаюсь, благодарно киваю и беру чашку в руки. Чай тёплый, почти горячий, и его аромат слегка успокаивает. Пока я пью, мы с Антоном переключаемся на воспоминания о бывшей работе.

Вспоминаем коллег, с которыми когда-то работали, рассказываем кто где теперь.

Редковского приглашают на операцию.

– Всё будет хорошо. Не жди, поезжай домой.

Он уходит, и я снова остаюсь одна с мыслями о маме и о поступке Артура.

Через несколько минут, взяв себя в руки, выхожу из больницы.

Не сразу понимаю, как неслышно возле меня оказывается Воронов. Я думала, он уже десять раз пожалел о том, что сделал для меня и мамы, и давно уехал. А он ждал меня за пределами больницы?

Александр Николаевич смотрит на меня тяжёлым взглядом и изучает моё лицо. Задерживается на губах, но словно опомнившись, отводит глаза.

– Я голодный. Очень. А вы? – мягким голосом начинает говорить первый.

Его голос тихий, и в нём дрожит лёгкая неожиданная хрипотца.

А я не знаю, что ответить о предложении съездить на ужин. Честно, даже не обращала внимания на то, голодная я или нет.

– Наверное, голодная… – пожимаю плечами, потому что еда меня мало сейчас волнует.

Но он уже сделал свой вывод и снова принял решение сам.

– Поехали, – от недавнего холода, когда он смотрел на меня в кабинете, где я стояла в объятьях Антона, не осталось и следа.

Как много у него лиц, интонаций, я никак не могу к этому привыкнуть. Но умение держать себя в руках независимо от ситуации и быть разным меня несомненно восхищает в нём.

Глава 37.

Глава 37.

Его пальцы осторожно, но уверенно обвивают мою руку. Неожиданно, но я не хочу, чтобы он её убирал.

Ладонь тёплая, и это касание словно вырывает меня из оцепенения, в котором я находилась всё это время.

– Недалеко есть хорошее место, – комментирует, пока мы садимся в машину.

Киваю. Соглашаюсь. Мне надо отвлечься, пока идёт операция у мамы.

По своим пациентам знаю: ожидание в таком случае крайне эмоционально тяжёлое состояние. Как угодно, главное – не думать.

Занять руки, голову, как угодно, чем угодно, но только не ждать и не думать.

Через несколько минут Александр Николаевич привозит меня в такое место, которого я от него никак не ожидала.

Мне не хотелось ехать туда, где много народа, и он словно почувствовал это.

Небольшое заведение, спрятанное в тихом переулке, никак не ассоциировалось у меня с Вороновым. Мне всегда казалось, что этот человек любит бывать на публике, и заставлять всех вокруг обращать на себя внимание.

Но теперь, чем больше я узнаю Воронова, я всё больше понимаю, как ошибалась на его счёт.

Внутри зал нас встречает запахом свежеиспечённого хлеба и чем-то таким… неуловимо домашним. Это похоже на запах корицы или тёплых пирогов.

– Вы бывали здесь когда-нибудь? – отодвигает для меня стул, приглашая присесть.

– Никогда, – говорю, а сама без стеснения оглядываюсь по сторонам.

– Здесь очень вкусно кормят и обстановка такая… что успокаиваешься сам, не замечая этого.

Киваю, понимая, о чём он. Здесь очень уютно. Интерьер выполнен в тёплых, естественных тонах: стены из грубоватого кирпича, на подоконниках глиняные горшки с пряными травами и разными полевыми, по всей видимости, цветами.

Лёгкий звон посуды из кухни, сдержанный смех за дальним столиком, тихая джазовая мелодия льётся откуда-то сверху, будто её не включали, а она просто взяла и появилась сама собой.

– Здесь время замедляется. Вам не кажется так? – через минут десять говорить мне Воронов. – Это место – моё любимое. Я часто здесь бываю с Лизой. Для детей здесь отдельное меню.

– Зачем вы оплатили стоимость клапана? – через полчаса беседы «ни о чём» спрашиваю его открыто.

Все эти полчаса он вёл себя непринуждённо и так, словно его глаза совсем недавно не пытали яростью. Или… ревностью.

– Мне хотелось хоть как-то облегчить вашу жизнь, Марта. Можно без отчества? И вы меня, пожалуйста, прекратите звать по отчеству. Это создаёт словно стену, которую я всё время между нами хочу разрушить, – смотрит в глаза пристально.

– Хорошо, Александр. Что касается денег, я всё верну, – предупреждаю его, а он кивает, и, видимо, знает: я тоже не обману его.

– Расскажите мне всё. Не утаивая. Подробно. Что произошло? – задаёт тот же вопрос Воронов, который задавал недавно Антон. – Я верно понял, что приступ у вашей мамы – это неожиданность для вас? Вы же так тщательно за её здоровьем следили.

– Так и есть. Но внешние факторы никто не отменял. Я пока не знаю точно, что произошло, но Белов обещал мне отомстить, за сложную жизнь в нашей квартире вместе с Ларисой.

– И в этом он винит вас? Не её? Это, кстати, похоже и на мою дочь тоже.

– Ну, я им не обещала сладкую жизнь. Напротив, помните, какой у нас с вами уговор?

– Конечно. Не могу пока поверить только, что он через больного, пожилого человека решил вас уничтожить. Но, вряд ли у него это получится. Что же… Белова за это я накажу, – говорит таким тоном, что мурашки по коже табуном.

– Да, я хотела бы, чтобы он был наказан. Когда вы потребуйте от моего мужа долг? – меня этот вопрос теперь больше всего волнует после вопроса с операцией и выздоровлением мамы. – Мне очень важно, чтобы это произошло в ближайшее время.

– Почему? Куда вы так торопитесь? Есть что-то, что я не знаю?

– Нет. Вы в курсе всех моих планов. Просто теперь, в свете таких событий, дальше будет уголовная статья за то, что он сделал. А чтобы потом лишней возни с долями не было, когда он будет сидеть, надо решить с ними всё оперативно.

Во мне всё кипит. Я больше не буду ждать. Если Воронов хочет уничтожить Белова – пусть уничтожит.

Я хочу, чтобы он спустил своих псов с цепи и разорвал Белова на куски. Чтобы тот задрожал и понял, что игры закончились.

Чтобы он утонул в моей и Вороновской ярости. Пусть почувствует, каково это – потерять всё или быть на грани этой потери.

Меня он оставил без всего и не пожалел. Должна ли я его жалеть?

Теперь поведение Белова перешли все границы, и я хочу крови.

– Марта, игры закончились. Мы с вами ошиблись. Но я не думал, что у этого будут такие последствия. Зря предложил вам глупость, чтобы вы её проучили.