Трепет. (не) его девочка (СИ) - Маар Чарли
Делаю глубокий вдох и замолкаю на секунду. Из меня словно кислород выкачали вместе с напряжением и страхом. Сейчас я ничего не боюсь, потому что давно хотела сказать ему все это, и когда слова наконец вырвались наружу бурным потоком, я не собираюсь их останавливать.
— Я хочу, чтобы ты считался с моим мнением, с моими чувствами, со мной, даже если ты меня не понимаешь, даже если уверен, что это — ошибка. Ты ведь тоже не всегда был таким умным, взрослым, и не всегда поступал правильно, так? И что, тебя принуждали быть другим?
— Я не принуждаю тебя, Яна. И я понял, что ты хочешь сказать, — уголок его губ дергается вверх, а взгляд смягчается. Трудно догадаться по его лицу, как именно он воспринял мои слова, удалось ли на самом деле донести до Рустама, что именно меня тревожит и обижает в его поведении и отношении, или он просто говорит то, что я хочу услышать, лишь бы я успокоилась? Но от выброса лишних эмоций мне в любом случае становится существенно легче.
— Насчет дома я решу вопрос. По поводу работы и учебы, раз для тебя это важно, решай сама. Я не стану больше вмешиваться.
— Спасибо, — буркаю и хватаю стакан с прохладным соком, выпиваю залпом, потому что в горле пересохло после пламенной речи.
— Только я хочу, чтобы ты обращалась ко мне, если тебе потребуется помощь. Если она действительно потребуется, нет ничего ужасного в том, чтобы о ней попросить. На это ты согласна?
Я коротко киваю, водя пальцем по кромке стакана. Просить его о чем-то кажется мне унизительным, но лучше так, чем тотальный контроль и чрезмерная забота, которая мне не требуется.
Рустам молча доедает суп, после чего поднимается из-за стола и достает из кармана брюк пачку сигарет.
— Было очень вкусно. Спасибо, Ян. Покурю и вернусь.
Он поворачивается ко мне спиной, собираясь выйти на террасу. Я смотрю на его широкую спину, разглядываю небрежно накинутую рубашку, и вдруг понимаю, что наш разговор две минуты назад больше походил на семейную ссору, и сейчас мы с ним будто обычная пара, пришедшая к общему знаменателю в конфликте. Вот мы поругались, он позавтракал, выйдет на пять минут подышать никотином, а я пока помою посуду. Обыкновенная рутина не первый год живущих вместе людей. Только вот началось у нас все не так… А значит, и продолжиться, как надо, не сможет.
Беру пустую тарелку и стакан, чтобы помыть, аккуратно опускаю грязную посуду в раковину и включаю горячую воду. Отчаянно пытаюсь придумать, чем заняться сегодня. Понимаю, что в самом доме делать особо нечего, и как я уже сказала Рустаму, находиться здесь целый день, и вполне возможно, что не один, мне не хочется, ведь я понятия не имею, когда он решит вопрос с домом, и что он вообще под этим подразумевал. Собирается найти другой? Или позволит мне вернуться в свою квартиру? Что-то во втором варианте я сильно сомневаюсь.
Чистую тарелку и стакан ставлю на решетку для посуды, чтобы стекла лишняя вода. Хочу забрать тарелку и ложку Рустама и протереть стол, но слышу, что отчим возвращается. С ним в кухню врывается запах табака и дождя, дверь, ведующую на террасу, он оставляет приоткрытой. Я бросаю на мужчину взгляд через плечо, вижу, как он сам берет тарелку и несет ко мне. Резко отворачиваюсь и сую руки под воду, еще раз губкой прохожусь по уже невероятно чистой ложке, и раздраженно сдуваю упавшую на глаза прядку волос. Слишком поздно замечаю, что лямка майки сползла с плеча, в этот момент Рустам уже стоит позади меня, и я ощущаю жар, исходящий от его полуобнаженной груди и тяжелое хриплое дыхание. Жар проникает в меня через поры кожи, парализует, расходится внутри и оседает на сердце, заставляя его биться быстрее.
Рустам ставит тарелку в раковину, руки его при этом проходят по бокам от меня, а грудь вжимается в спину. Я замираю и перестаю дышать, мысленно умоляя его поскорее уйти, не касаться моего тела, не смотреть на меня. Так близко от мужчины мне становится невыносимо тревожно и жарко, несмотря на то, что с улицы по полу поползла прохлада. Я смотрю на свои руки, краснеющие под струей горячей воды, и на его большие, более смуглые, чем мои, руки рядом. На них тоже попадает воды, стекает по выступающим паутинам вен. Он не торопится уйти, продолжает стоять и прижиматься ко мне так, что я чувствую его тело, его желания, слишком хорошо, слишком понятно.
— Я никогда не смогу полюбить тебя… Как мужчину… — выдавливаю хрипло, стараясь подавить крупную дрожь, сотрясающую меня. — Даже если бы это было возможно, Рустам, я бы не смогла принять это чувство. Ни от тебя, ни от себя…
Я не считаю, что лгу ему сейчас. Ведь… как я могу его полюбить? Как я могу принять это чувство, как нечто нормальное? Я не такая…
Неожиданно его ладони накрывают мои руки, а затем скользят вверх, проходят по запястьям, предплечьям, размазывая горячую воду, будто оставляя огненный след после себя. Одна рука ложится на плечо, в том самом месте, откуда сползла лямка топа, а вторая слегка надавливает на низ живота. Я дергаюсь от обжигающих ощущений. Эрекция мужчины сильнее упирается мне в ягодицы, а губы проскальзывают по оголенному плечу, целуют его, затем шершавый палец гладит это место, а губы снова целуют. Пространство перед глазами начинает плыть, глаза непроизвольно закрываются, под давлением чувств, вызванных действиями Рустама. Я пытаюсь от этих чувств убежать, но они меня не отпускают, даже наоборот, чем сильнее я сопротивляюсь, тем мощнее они меня накрывают.
— Много ты знаешь о слове "никогда", Ян, — шепотом отвечает отчим мне на ухо, затем прикусывает мочку и прижимает к себе так, что практически отрывает от пола.
Я выдергиваю руки из-под крана и влажными пальцами вцепляюсь в предплечье Рустама, которое обвило мою талию.
— Ты обещал… обещал, что не тронешь меня, пока вопрос с Сашкой не разрешится, Рустам… ты мне обещал…
— Я помню, что обещал, Яна. Скоро все решится, — мужчина носом трется о мою шею, пальцем цепляет свисающую лямку майки и тянет еще ниже, отчего слегка прохладный воздух пробирается к моей груди. — Очень хочется прикоснуться к тебе… Невыносимо хочется, Яна.
Сухие горячие губы мужчины скользят по шее, щеке, запечатывают поцелуй в уголке губ. Он осторожно поворачивает меня к себе лицом, подхватывает за бедра и сажает на стол, сам вклинивается между моих ног и фиксирует ладонью затылок, заставляя смотреть ему в глаза. Вторая рука Рустама накрывают лямку топа, болтающуюся на уровне локтя, мне не нужно опускать взгляд вниз, чтобы понять — майка открыла грудь с одной стороны. Я чувствую холод, чувствую, что твердый сосок больше ничем не укрыт, не спрятан от жадных глаз мужчины, которого я собираюсь ненавидеть всю оставшуюся жизнь за чувства, что он во мне вызывает, за то, к чему принуждает, и о чем думает, когда смотрит на меня.
— Пусти… — зажмуриваю глаза и плотно сжимаю губы. Пусть не думает, что может заставить меня смотреть на него, заставить хотеть поцелуя, гадать, каким он будет. Напористым, нежным, жестким, осторожным? Не хочу знать. Мне неинтересно.
Рукой тянусь к майке, чтобы прикрыть оголившуюся грудь, но Рустам перехватывает мое запястье и заводит руку за спину.
— Не закрывайся от меня.
— Я не хочу, чтобы ты меня разглядывал. Отпусти меня. Я хочу уйти к себе, — хриплю, все еще не открывая глаз. Жаль, что нельзя перестать дышать или ощущать прикосновения так же просто, как перестать видеть, сомкнув веки, потому что запах табака и геля для душа, горячая теплая кожа мужчины под пальцами, эрекция, упирающаяся в мою промежность, все это слишком сильно действует на меня. Всего этого слишком много. — Пожалуйста, позволь мне уйти, Рустам.
Мужчина какое-то время молчит. Я слышу лишь его тяжелое дыхание и шум воды из крана, бьющей по металлической раковине. Его пальцы массируют мой затылок, губы почти касаются губ. Я могу солгать себе, что мне неприятны эти ощущения, но какой в этом смысл, ведь все предельно очевидно. Во всяком случае, очевидно для меня. Остается лишь успокаивать себя тем, что влечение к нему — чисто физиологическая реакция. Это всего лишь химия, Яна. С ней ты можешь справиться. Пусть это ужасно, пусть стыдно, но желания тела не так страшны, как желания души и сердца, а я знаю, что на самом деле он мне отвратителен. Он мне не нужен и никогда не будет нужен. Так ведь?
