Кристин Ханна - Ради любви
— Да, — медленно произнесла она. — Возможно, я смогу помочь.
Она не знала, какое чувство было в этот момент острее: облегчение или разочарование. Главное, она не будет одинока.
Мама улыбнулась:
— Папа мне говорил, что ты когда-нибудь вернешься.
Ливви сделала большие глаза:
— Прекрасно! Принцесса возвращается, чтобы помочь нам, бедным деревенским недотепам.
Через неделю Анджи была на пути в Уэст-Энд. Она уволилась из рекламного агентства, стараясь не вспоминать о том, что Конлан давно убеждал ее это сделать. Работа убивает тебя, говорил он. Как мы можем наладить отношения, если ты постоянно переутомляешься? Врачи говорят…
Городок приветливо встретил ее. Блестела еще не просохшая от дождя листва на улицах. Фронтоны магазинов, некогда выкрашенные в ярко-голубые, зеленые и бледно-розовые тона, выцвели и стали нежно-серебристыми. Проезжая по Франт-стрит, она тут же ощутила острый запах моря и сосен.
В этот сентябрьский день на улице царило оживление. Она увидела мистера Петерсона, стоявшего на пороге своей аптеки. Он помахал ей, и она помахала в ответ. Она знала, что скоро он зайдет в соседнюю скобяную лавку и скажет мистеру Таннену, что Анджи Десариа вернулась. Бедняжка, скажет он. Видите ли, она развелась.
Подъехав к светофору — одному из четырех в городе, — она притормозила, чтобы свернуть налево, к дому родителей, но океан пел свою чарующую песню, и она, свернув направо, поехала по длинной, извилистой дороге прочь из города. Слева от нее протянулся бескрайний простор Тихого океана.
Всего в километре от города начинался другой мир. Там и сям попадались объявления о сдаче внаем купальных кабинок, приютившихся над морем, однако с дороги их видно не было. Наконец Анджи подъехала к старому, заржавевшему почтовому ящику, на котором значилось: Десариа.
Она свернула на изрытую колеями дорогу, по обе стороны которой росли высокие деревья, почти заслонявшие солнце. Земля была покрыта сосновыми иглами и огромными папоротниками. Подъехав к коттеджу, Анджи остановилась.
Дом, построенный ее отцом, стоял на крохотной поляне. Со временем кровельная дранка сделалась совсем светлой.
Здесь она испытала минуты веселья, гнева, горечи и радости, из которых складывалась история ее семьи. Там, за колодцем, было лучшее на свете место для игры в прятки. А там, в глубокой тени двух гигантских кедров, скрывалась поросшая папоротниками пещера. Они с Конланом приводили сюда всех своих племянников и племянниц для ночевки под открытым небом, рассказывали у костра истории о привидениях, ели печенье с шоколадом и зефиром.
Тогда ей верилось, что скоро она приведет сюда своего ребенка…
Вздохнув, она внесла вещи в дом. Первый этаж представлял собой одно большое помещение, здесь располагалась кухня с желтыми шкафчиками и белым кафелем, маленькая угловая столовая и жилая комната. Возле огромного камина, сложенного из булыжников, стояло два мягких голубых дивана, старый сосновый кофейный столик и папино вытертое кожаное кресло.
— Привет, папа, — прошептала она.
Единственным ответом был стук ветра в оконные стекла.
Она пыталась убежать от воспоминаний, но они все равно ее настигли. Глупо было думать, что здесь все будет по-другому. С какой стати? Все потери и горести она принесла сюда с собой.
Анджи поднялась по лестнице и вошла в старую спальню родителей. Легла на кровать и свернулась калачиком.
Напрасно она решила вернуться домой.
На следующее утро Анджи проснулась вместе с солнцем. Ее воспаленные глаза распухли. Снова она орошала подушку воспоминаниями.
Все, хватит!
В прошлом году она принимала это решение сотни раз. Теперь она выполнит его.
Анджи раскрыла чемодан и вынула оттуда свою одежду. После горячего душа она снова почувствовала себя человеком. Причесала щеткой волосы, стянула их в конский хвост, надела джинсы и свитер. Когда она собиралась выйти из дома, чтобы поехать в город, она случайно посмотрела в окно.
В конце участка, на поваленном стволе, сидела мама. Она с кем-то говорила, энергично жестикулируя.
Анджи вышла на крыльцо. Рядом с мамой никого не было. Анджи пересекла двор и села на бревно.
— Мы знали, что рано или поздно ты приедешь, — сказала мама.
— Кто «мы»?
— Мы с папой.
Значит, мама говорила с папой. Вряд ли ее можно упрекать за то, что она отказывается смириться с его смертью. И все же Анджи испытала беспокойство. Она тронула мать за руку. Обвисшая кожа была мягкой.
— И что он сказал?
Мама с явным облегчением вздохнула:
— Твои сестры посылают меня к доктору. А ты спрашиваешь, что сказал папа. Ах, Анджела, я рада, что ты приехала. — Она обняла ее. — Ты собираешься остаться?
— Что ты имеешь в виду?
— Мира думает, что ты нуждаешься в заботе и хочешь ненадолго спрятаться. Управлять рестораном, у которого плохи дела, нелегко. Она думает, через день-другой ты уедешь.
— А что думаешь ты?
Мама прикусила губу. Этот жест был знаком Анджи, как шум моря.
— Папа говорит, что двадцать лет ждал момента, когда ты примешь у него из рук его детище, и просит тебе не мешать.
Анджи улыбнулась. Это было похоже на папу.
— Не знаю, хватит ли у меня сил вам помочь. Я даже не знаю, с чего начать.
— Узнаешь. — Мама обняла ее за плечи.
Они долго сидели так и смотрели на море.
— Между прочим, как ты узнала, что я здесь? — спросила Анджи.
— Тебя видел мистер Петерсон.
Анджи улыбнулась, вспомнив сеть, которая связывала жителей этого городка. Приятно было знать, что люди за тобой присматривают.
Услышав шум машины, Анджи оглянулась. Во двор въезжал зеленый фургончик. Из него вышла Мира в выцветшем джинсовом комбинезоне и старой футболке. В руках она держала стопку бухгалтерских книг.
— Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, — проговорила она. — Но лучше просмотри их побыстрее, пока Ливви не обнаружила пропажу.
— Видишь? — сказала мама, улыбаясь. — Семья всегда подскажет тебе, с чего начать.
Мелкий дождь падал на выложенный кирпичом двор Академии Феркреста, и все вокруг блестело, словно покрытое лаком. Стоя у флагштока, Лорен Рибидо посмотрела на часы, по меньшей мере десятый раз за десять минут.
Шесть пятнадцать.
Мать обещала быть в колледже точно в половине шестого. Как можно было опять ей поверить? Ведь она точно знала, что скидки в баре «Тайдс» действуют до половины седьмого. Но почему ей все еще больно, спустя столько лет?
Лорен повернулась и направилась к гимнастическому залу. У самой двери кто-то окликнул ее.
