Кристин Ханна - Ради любви
— Я просто схожу с ума, — только и смогла произнести она.
Он сел рядом.
Ей хотелось, чтобы он заговорил, но он просто сидел и смотрел на нее, как животное, которое приспособилось к опасному окружению, научившись вести себя тихо. В промежутке между приемом таблеток от бесплодия и крушением надежд ее эмоции были непредсказуемы.
— Я забыла о нас, — сказала она.
— Нас уже нет, Анджи.
Наконец-то. Один из них решился это сказать.
— Я знаю.
— Я тоже хотел ребенка.
Она сглотнула, стараясь сдержать слезы. Она забыла, что в последние годы Конлан мечтал стать отцом не меньше, чем она мечтала стать матерью. Она настолько погрузилась в собственное горе, что не принимала в расчет его чувства.
— Прости, — сказала она.
Он обнял ее и поцеловал. Так он не целовал ее давно. Они долго сидели, прильнув друг к другу.
Она сожалела о том, что ей недостаточно было его любви. Желание иметь ребенка захлестнуло ее, подобно могучему приливу, в котором утонули они оба.
— Я любила тебя…
— Я знаю.
Позже ночью, когда Анджи лежала одна в кровати, она попыталась вспомнить слова, которые они сказали друг другу в последний день их любви. Но ей вспомнился только запах детской присыпки и звук его голоса, когда он с ней прощался.
Глава 2
Удивительно, как много времени уходит на то, чтобы разрушить жизнь. Когда Анджи и Конлан решили разойтись, на первом плане оказались детали. Как разделить неделимые вещи вроде дома, машины и сердца? К концу сентября все было кончено.
Ее дом — нет, теперь это дом Петерсонов — был пуст. Вместо спален, дизайнерской гостиной и отделанной гранитом кухни она получила внушительную сумму денег в банке и склад, наполненный мебелью. Анджи сидела на ступеньке камина и глядела на блестящие деревянные полы.
Когда они с Конланом поселились в этом доме, пол был покрыт голубым ковром. Дерево, сказали они друг другу, улыбаясь. Дети портят ковры. Это было так давно…
В дверь позвонили.
Анджи напряглась. Сегодня Кон не собирался приходить.
Она встала и открыла дверь. У входа, прячась от дождя, стояли, прижавшись друг к другу, мама, Мира и Ливви. Они пытались улыбаться.
— В такие дни, — сказала мама, — семья должна быть вместе.
Они гурьбой вошли в прихожую. От корзинки на Мириной руке шел запах чеснока.
— Испекла фокаччу, — пояснила она, проследив за взглядом Анджи. — Ты же знаешь, еда приносит утешение.
Ливви придвинулась ближе:
— Я дважды прошла через развод. Еда тут не поможет. Я предложила положить в корзинку текилу, но ты же знаешь маму.
— Пошли, пошли.
Мама собирала своих цыплят в гостиной. Тут Анджи в полной мере ощутила свой провал: в пустом помещении, которое еще вчера было домом, ее семья искала, куда бы присесть.
Анджи опустилась на холодный твердый пол. Все ждали, пока она заговорит. Мира села рядом и прижалась к ней. Мама примостилась на ступеньке камина, Ливви рядом с ней.
При виде их грустных, понимающих лиц Анджи захотелось все объяснить:
— Если бы София осталась жить…
— Не надо! — резко перебила Ливви. — Это не поможет.
Анджи едва не уступила своей боли, едва не позволила ей овладеть собой, но тут же взяла себя в руки.
— Ты права, — согласилась она.
— Можно сказать тебе всю правду? — спросила Ливви, открыв корзинку и вытащив бутылку красного вина.
— Ни в коем случае! — воспротивилась Анджи.
Ливви проигнорировала ее слова:
— Твои отношения с Коном слишком давно разладились. Поверь мне, я хорошо знаю, как уходит любовь. Пора было кончать. — Она разлила вино по стаканам. — Тебе надо куда-нибудь уехать. Возьми отпуск.
— Бегство не поможет, — возразила Мира.
Ливви протянула Анджи стакан:
— Тебе станет легче.
Следующий час они сидели в пустой комнате, пили красное вино, ели и говорили о погоде, о жизни в Уэст-Энде. Анджи пыталась следить за разговором, но продолжала думать о том, как получилось, что в тридцать восемь лет она оказалась здесь одна, без детей. Первые годы ее замужества были такими счастливыми…
— Мама хочет продать ресторан, — сказала Мира.
Анджи выпрямилась:
— Что?!
Ресторан был сердцем ее семьи, средоточием жизни.
— Мира, мы не будем об этом говорить, — сказала мама.
Анджи переводила взгляд с одного лица на другое:
— Что случилось?
— Дела идут из рук вон плохо. — Голос мамы звучал устало. — И я не знаю, как исправить положение.
— Но… папа так любил свой ресторан, — сказала Анджи.
По смуглым щекам матери потекли слезы.
— Кому-кому, а мне не надо напоминать об этом.
Анджи посмотрела на Ливви:
— В чем, собственно, дело?
Ливви пожала плечами:
— Мы терпим убытки.
— Наш ресторан процветал тридцать лет. Этого не может быть…
— Уж не собираешься ли ты учить нас ресторанному делу? — огрызнулась Ливви. — Что может знать об этом составитель рекламных объявлений?
— Креативный директор. Мы говорим не о нейрохирургии. Ты просто готовишь хорошую еду по хорошей цене. Ничего сложного!
— Эй вы, хватит, — прервала их Мира. — Маме это не нужно.
Не зная что сказать, Анджи посмотрела на мать. Семья, которая всегда была для нее опорой, вдруг дала трещину.
Они молчали. Анджи думала о ресторане… об отце, которому всегда удавалось ее рассмешить, даже когда ее сердце разрывалось на части… о безопасном мире, в котором они все росли.
— Анджи может помочь, — сказала мама.
Ливви недоверчиво фыркнула:
— Она ничего не смыслит в нашем бизнесе. Папина принцесса никогда не…
— Молчи, Ливви, — сказала мама, глядя на Анджи. Мама предлагала ей место, где она могла бы скрыться от мучительных воспоминаний. Для мамы возвращение домой было ответом на любой вопрос.
— Ливви права, — сказала Анджи. — Я ничего не смыслю в ресторанном деле.
— Ты помогла ресторану в Олимпии, — заметила Мира. — Папа показывал нам газетные вырезки.
Анджи помогла вернуть успех этому ресторану. Но тогда ей понадобилось всего лишь организовать хорошую рекламную кампанию и достать немного денег на маркетинг.
— Не знаю… — проговорила она.
— Ты можешь жить в домике на берегу, — сказала мама.
Домик на берегу.
Анджи представила себе коттедж на продуваемом ветрами побережье, и на нее нахлынули воспоминания. Она всегда чувствовала себя там любимой и защищенной.
Быть может, там она опять научится улыбаться, там, где девочкой легко и часто смеялась. Она обвела глазами пустой, полный печали дом. Может, и в самом деле вернуться домой, пока она не решит, где ее место?
