Даниэла Стил - Все могло быть иначе
— Англия, как Мы и привыкли считать, — это двухэтажные автобусы, чайные магазины, музеи и так далее.
— Неужели это все? — спросила она настойчиво.
Дэвид знал, что Кэрли будет использовать свое умение читать по глазам, которое она приобрела еще тогда, когда он уехал в Нью-Йорк без нее.
— Что меня удивило — так это смысл прошлого — чувство смерти, конца и еще чувство личной незначительности. В первый раз я почувствовал это, когда стоял посредине Вестминстерского Аббатства. Потом как-то днем, снова посетив его во время жуткой метели, я почти нашел там свое место.
Дэвид начал подыскивать слова, чтобы как можно понятней выразить то, что он видел и переживал.
— Это было невероятно, Кэрли, стоять там, на Углу Поэтов, в окружении памятников Чосеру, Джонсону и Браунингу… — Он коротко рассмеялся. — О чем тут говорить?.. Вернувшись домой, я выбросил все, что написал с тех пор, как переехал в Англию.
— Твое мироощущение, полагаю, изменилось? Привык ли ты к той жизни?
— Изменились ли мои идеалы и интересы? — спросил Дэвид.
Вспомнив свои чувства, оставшиеся от первого знакомства с Трафальгарской площадью и Темзой, Дэвид сравнил их с тем, что он чувствовал, вспоминая их теперь.
— Считаю, что да, — сказал он с сожалением.
— Думаю, что так и должно было случиться.
Кэрли достала из буфета и поставила на стол две чашки. Дэвид молчал. Это становилось неудобным, и тогда она посмотрела на него. Ее глаза, как два бездонных омута, были полны испуга и печали, это объяснялось кажущимся случайным поворотом в их разговоре.
— Почему ты отвернулась от меня, Кэрли? — спросил Дэвид, не в состоянии остановиться. — И почему Итен? Что он тебе дал, чего не мог дать я? Не потому ли, что я откладывал нашу свадьбу?
Кэрли отвела свой взгляд в сторону, стараясь не замечать обиду на его лице. Зная, как важно для Дэвида то, что она сейчас скажет, Кэрли очень волновалась, подбирая слова:
— Я была одинока. А Итен всегда был рядом. Он меня любил. Это, быть может, и заставило меня полюбить его… Я никогда не верила, что сделаю так, но это случилось.
Позволяя себе капельку правды, Кэрли добавила:
— То, что я тебе сейчас скажу, уверена, не имеет значения для тебя, но не было ни одного дня, когда бы я не сожалела о том, что так тебя оскорбила.
Дэвид подошел к окну и, рассеянно посмотрев на улицу, увидел дрожащие красные и золотые листья, цеплявшиеся за ветки дерева, которое не хотело больше их растить.
— Я выбросил все твои письма, кроме одного, последнего. Каждый раз, когда чувствовал себя одиноким и потерянным, перечитывал то, что ты написала. На какое-то время это успокаивало меня. Но уже через несколько минут перед моими глазами вновь начинали всплывать воспоминания о том, как все было между нами, и противоречивость твоего прощального письма. Однажды я дошел до того, что хотел немедленно сесть в самолет, явиться к тебе и потребовать объяснений.
Кэрли скрестила руки на груди, крепко сжав их:
— Что же тебя остановило?
— Я встретил Викторию.
— Твою жену?
— Это случилось лишь пять месяцев спустя после нашего разрыва.
Он для нее всего лишь развлечение, она — выход в высшее общество, прежде недоступное. Ее родители не были горячими сторонниками обрести зятя янки, зарабатывающего на жизнь сочинением книг. Взаимоотношения между Дэвидом и Викторией, его женой, являли собой некое единение незатрудненной признаками романтической любви и взаимной удовлетворенности сексуальной жизнью.
— Но ты же сейчас здесь?
Он продолжал стоять к ней спиной:
— У меня не было выбора. Последняя просьба отца — похоронить его рядом с могилой моей матери.
— И это единственная причина твоего приезда в Бекстер?
— Отец боролся со смертью около двух недель… Однажды, когда он уснул, моя душа вырвалась наружу и приказала мне явиться сюда. Это можно счесть колдовством.
Его переживания передались ей, тяжесть их становилась почти невыносимой.
— Что я могу сказать, чтобы убедить тебя? Какие слова ты хочешь услышать?
— Не знаю, — Дэвид взмахнул руками. — Я думал, что знал тебя так хорошо, Кэрли. Нет, черт возьми, именно знал. Мы провели…
Она не могла больше сдерживаться:
— Хватит, Дэвид. Ты делаешь только хуже.
— Так ли уж сложно то, что я спрашиваю, Кэрли, скажи мне только правду. Когда ты ответишь мне, я обещаю, больше ты меня никогда не увидишь.
— Ты очень изменился после переезда в Нью-Йорк. Каждый раз, как я приезжала туда, чувствовала, что какая-то стена растет и растет между нами, преодолеть ее становилось для меня совершенно невозможно. Ты реже стал писать, а когда приходило письмо, то я видела в нем лишь твои проблемы, неудачи и разочарования. Никогда никаких вопросов ни обо мне, ни о том, что со мной происходит.
Она видела из писем, что он как будто забыл о существовании их любви, ее надежд и ее одиночества.
— Мы столько раз назначали день нашей свадьбы, а потом ты вновь и вновь откладывал ее. В последний мой приезд в Нью-Йорк ты вообще забыл об этом, появился лишь перед самым моим отъездом — я не могла больше терпеть такое.
Это была правда, но не вся. Ее любовь, стремление всегда быть вместе в преодолении трудностей не подвергались сомнению.
— Я не забыл тогда о тебе. Ты приехала неожиданно, не предупредив меня. Кэрли, я был так удивлен твоим приездом в те выходные, когда похоронили твоего отца. Если я не смог быть на кладбище в тот день, то скажи мне, ради Бога, как я сумел бы встретиться с тобой, тем более не зная, что ты в Нью-Йорке. В твоем упреке не было и нет никакого смысла.
— Тогда все это было забыто.
— Неужели все, что было тогда между нами хорошего, не в счет.
— Почему же? — Остаток фразы замер на губах Кэрли от звука открывающейся входной двери. Послышался голос:
— Мам?
Кэрли охватила паника.
— Мам, ты наверху?
— Что такое, Кэрли? — спросил Дэвид, заметив, как она дрожит от страха.
— Это Андреа — она не должна видеть тебя здесь.
Кэрли метнулась к двери, но было уже поздно.
Глава 2
Андреа сразу же заметила испуг матери, потом обратила внимание на незнакомого мужчину. Он держал руки в карманах брюк и от этого, а может от настороженности в глазах, выглядел неуверенным и расстроенным.
— Что происходит? — спросила девочка, тревога матери насторожила ее.
Мать была авторитетом в жизни Андреа. Хоть иногда ее чрезмерная забота наводила скуку. Она всегда была дома, когда дети возвращались, всегда готова была забрать ее и братьев из школы не смотря на то, сколько у них уроков, и когда они заканчиваются, а на выходные она непременно возила их куда-нибудь отдохнуть. Мать была миротворцем в семье, иногда разрешая затянувшиеся споры, а иногда пресекая их в самом начале.