Барракуда - Лунина Татьяна
— Впервые слышу о такой «дружбе», — проворчала Кристина, стягивая с правой руки тонкую кожаную перчатку. — Естественно, к Щербаковской, не на Канары же! — снисходительно бросила она. В этом раю побывал недавно старый папин друг, еще с детства. Челышев болтался сейчас в каком-то главке и был довольно большой шишкой. Перед отъездом родителей в Сочи он заезжал к ним, и за ужином пел дифирамбы Испании, небрежно упомянув о недельке балдежа на Канарских островах. Она его возненавидела за эту небрежность!
— Не стоит унывать, у вас еще все впереди, — заметил законник, трогаясь с места. — Не только Канары, весь мир объездите.
Кристина дернулась осадить наглеца, но сдержалась и молча уставилась перед собой, с независимым видом поигрывая пустыми лайковыми пальцами. Ничего, она еще доживет до праздника на своей улице! Вот станет телезвездой — такие, как этот хмырь, в ногах валяться будут, не то, чтобы хамски подшучивать.
Серый «Жигуль» проехал «Детский мир» и остановился у подземного перехода.
— Приехали! — сыскарь повернулся лицом, и будущая знаменитость слегка обалдела. На нее дружелюбно смотрел приятный парень, даже симпатичный. Темные глаза, прямой нос, ямка на подбородке, хороший овал лица, аккуратная стрижка. Можно сказать, ничем не уступает тем артистам, которые топчутся у них в павильоне. Никогда и не подумаешь, что мент.
— Спасибо! — буркнула физиономист, вылезая на волю.
— Не за что! — полетел в спину насмешливый голос, и «семерка» тут же тронулась с места.
Модная юбка надевалась зря, лучше бы брюки напялила.
Это, конечно, не заграница, но и не Ленинский с его тупой прямизной, бензиновой вонью и продуктово-барахольным десантом на каждом углу, где от вечного гула не спасают ни закрытые форточки, ни толстенные кирпичные стены, сложенные немчурой. Здесь чувствовался стиль. Ласковое «Шяуляй» манило, сбивало с толку и приводило в восторг. Узкие улочки на каменных подошвах петляли, изредка помечая следы то абрисом смешного башмака на шесте, то кованой чашкой, то чашей, оплетенной змеей. По этим меткам Кристина узнавала обувной магазин, кофейню, аптеку. Никогда в жизни она не видела ничего подобного, разве что в кино. Но в кадр из зала не скакнешь, белой ручкой не возьмешь, а тут и скакать не надо: стой да любуйся, сколько душе угодно. Если хочешь потрогать — Бога ради, за потрог денег не берут. Да за такую работу ноги мыть и воду пить, как говаривала бабушка. Это вам не куцый хвост аудиторного стола или просиживание задницы в конторе с девяти до шести. Творчество, свобода, встречи, поездки — вот чем одарила судьба! Надо будет спросить у матери, не в рубашке ли ее дочь родилась. Избранница Фортуны застыла перед железной чашкой, вознесенной шестом метра на три. В запасе еще полчаса, искушение войти велико, устоять трудно. Да и стоит ли? Ведь неисполненные желания разрушают изнутри, а кому нужна разруха!
Но Кристина медлила. В сумке немалые деньги, которыми, кровь из носу, надо расплатиться с массовкой. Таскать их при себе — провоцировать воров. С другой стороны, что может случиться, если позволить себе чашечку кофе? Вылизанный, маленький, тихий европейский городок — где здесь прятаться грабителям с дубиной? Смешно! Прогулялась же по улицам — и ничего страшного. В конце концов, она взрослый самостоятельный человек, сумеет за себя постоять. Поколебавшись, бывалая москвичка решительно толкнула дверь и переступила порог.
И не пожалела! В крохотном уютном кафе на пять столиков негромко звучала музыка. «Take five!» — с ходу узнала меломанка любимый джаз. Дэйв Брубек в плюсе с ароматами кофе и ванили, приглушенным светом, стильным декором да симпатичным малым за стойкой создавали иллюзию рая. Творческая личность решила, что нелишне будет подчеркнуть легкую пресыщенность и усталость от земной жизни. Она небрежно перекинула сумку через правое плечо, слегка прищурилась, вспомнив знаменитый прищур Мэрилин Монро, и ленивой походкой направилась к стойке, стараясь ставить параллельно ступни и расслаблять ногу от бедра.
— Добрый вечер! — обласкал ухо приятный голос с мягким акцентом.
— Здравствуйте! Я бы хотела чашку кофе и, — клиентка замялась, не зная, как обозвать маленькие кремовые шарики с марципаном и орехами, которые так и прыгали в рот, потом мило улыбнулась, проакала столичным говорком, — пожалуй, я возьму бизе. — Господи, да она ненавидела эту сухую белковую смесь! Но мычать, тыкая пальцем в витрину, не хотелось, и из двух зол лакомка выбрала меньшее.
— Присаживайтесь, вас обслужат! — просветил малый и заманипулировал с кофеваркой.
Ужаснувшись, во что обойдется такой сервис и дурацкое бизе, транжира пристроилась у окна и огляделась. А, оглядевшись, поняла, что деньги — дело наживное, и не они западают в душу. Душевный комфорт создается минутами, когда — ножка на ножку — человек может наслаждаться жизнью и независимостью. Молодая куколка в кружевном фартучке с улыбкой выставила перед носом заказ, зажгла свечу в пузатом бокале и тихо испарилась. Кристина молча вздохнула. В Москве подобное может только сниться, столичная обслуга клиента не жалует и вечно норовит то обсчитать, то нахамить. Критиканша усмехнулась. Только вошла — рифму выдала. А если не печалиться, так к выходу сонет скухарится — в честь кукольно-акцентного дуэта, ха-ха! Рифмоплетка сделала глоток горячего душистого напитка, не глядя, достала из сумки твердую пачку сигарет в целлофане и зажигалку. На пол шлепнулся туго набитый конверт, из которого выглянул ленинский лик на розовой десятке. Девушка поспешно наклонилась и сунула «беглеца» обратно. Положила сумку на колени, выпрямилась, внимательным взглядом окинула зал. Бармен за стойкой тщательно протирал бокалы, в углу ворковала молодая парочка, светловолосая куколка рассеянно пялилась в окно. На растяпу никто не обращал внимания. Успокоившись, она потянула за хвост узкую красную полоску, освободила сигаретную пачку от прозрачной обертки, вытащила длинную темно-коричневую сигарету и закурила, с небрежной изящностью стряхивая пепел. Блок «More» был приобретен у Зойки Ненцовой, чей папаша трудился за кордоном и при редких наездах, тайком от матери, одаривал любимое чадо запретными плодами. Кое-что иногда перепадало и Кристине, не за бесплатно, разумеется: Заяц всему знала цену. Чашка кофе и никотиновый шик сняли напряжение. «Богачка» расплатилась, посмотрела на часы и, довольная, двинула к двери. Через пять минут она будет у входа в гостиницу, а через десять покатит с водителем на съемочную площадку, куда могла бы сейчас и не чалить, если б не чертов директор. В кои веки выдалась пара свободных часов — и тут же накрылась медным тазом. А все из-за этого заполошенного Гринцевича! Помреж ухмыльнулась, вспомнив, как канючил в ее номере Оська, прикрывая рукой дырку на заднице.
— Окалина, будь другом, выручи, а? Не могу же я расплачиваться с людьми в таком виде. Да, вообще, блин, ничего делать не могу! Моим драным срочно нужна замена. А с меня презентик за услугу, Гринцевич на добро памятный.
— Не нужен мне твой «презентик», — буркнула она, злясь на Оськину беспечность и собственную мягкотелость, — давай деньги. Носишься вечно, как угорелый! Осторожнее надо быть, тогда и самому не придется тратиться, и других нагружать не будешь.
— Золотце мое, — обрадовался растяпа, протягивая пухлый конверт, — не красота спасет мир, а доброта! Красота — губит, доброта — голубит. И ты, мой ангел, единство этих антитез.
— Болтун!
На улице стемнело. Прижав локтем сумку и бдительно озираясь по сторонам, Кристина топала к гостинице. Оська обещал подтянуться, но верилось ему с трудом: не так-то просто найти приличные джинсы, а в здешний самострок этот пижон не влезет даже под пулей. Знакомый «Рафик» увидела издали и прибавила шаг: ни к чему заставлять себя ждать, не хочешь нареканий — не давай поводов. Приостановилась, отвернула рукав куртки, всмотрелась в черный квадратный циферблат с римскими цифрами, отцовский подарок к Новому году. Отличненько, в запасе еще целых шесть минут! Можно расслабиться, а не нестись, выпучив глаза и вывалив язык. Можно даже спокойно подойти к машине с тылу, где дорожка выложена разноцветной плиткой, тускло мерцают кованые фонари и бархатится зелень газона с одиноким грустным деревом, забавно подстриженным под горшок. Здесь был особый шарм, он слегка напоминал раннего Феллини и будил воображение.
