Дейрдре Перселл - Последнее лето в Аркадии
Я подождала, пока Фергус устроится, подложив под спину подушку. Он посмотрел на меня. Несмотря на всю серьезность происходящего, я едва не рассмеялась. Должно быть, сказывалось нервное напряжение.
Его щека была помятой, волосы на макушке, те, что трансплантировали, торчали в разные стороны. Густой шевелюры после операции не получилось, так что сквозь пряди светился череп. Голова напоминала башку марионетки чревовещателя — до того была забавной.
Разумеется, смеяться я не стала, сдержалась, хотя для этого пришлось отвести глаза.
Я посмотрела на изголовье кровати с поблекшими синими звездами. Еще бы им не поблекнуть, если кровать была куплена двадцать лет назад.
— Я хочу с тобой серьезно поговорить, Фергус. Я планировала обсудить эту проблему в Коллиуре, но раз отпуск так неожиданно прервался, придется разбираться здесь и сейчас. Разговор важный и не может ждать. — Я помедлила, снова впившись ногтями себе в ладони. Мне казалось, что муж тотчас уйдет в глухую оборону, даже не выслушав моих претензий, но он молчал.
Когда я опять посмотрела на него, он уперся взглядом в стену.
— Ладно, давай поговорим, — буркнул он недовольно.
— Мне очень жаль, Фергус.
— Прекрати, Мэдлин. — Голос мужа был глуховатым, усталым. — Твои постоянные извинения сводят меня с ума.
Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого отстраненного спокойствия, словно речь шла об оплате счетов. Складывалось впечатление, что Фергус совершенно остыл ко мне. В душе нарастал тревожный комок. Я не знала, с чего начать.
В памяти всплыло лицо сына с огромными, полными тревоги глазами, мои руки, лежащие на снежном насте морозилки. Я должна положить конец этим мучениям. Все зашло слишком далеко.
— Я несчастна, Фергус. И Кольм тоже. Да и ты, как мне кажется, не можешь назвать себя довольным жизнью. — Он открыл было рот, чтобы возразить, но я остановила его жестом. — Нет, сначала выслушай меня. — Мне становилось все труднее подбирать слова. Ощущение совершаемой ошибки росло с каждой секундой. — Мне кажется, я схожу с ума. Меня окружают незримые призраки, — выпалила я. — Что бы это ни было, признайся, умоляю! Отнесись ко мне с уважением, не скрывай правды.
— О чем ты? Какой еще правды? В чем я должен признаться? Мэдлин, Христа ради, может, ляжем спать и прекратим этот нелепый разговор? Я устал и вымотался. Я хочу спать, а ты поступай как знаешь.
Фергус собрался отвернуться, даже подушку потянул за угол вниз, но я схватила его за плечо.
Следующие слова полились из меня торопливо, сбивчиво:
— Если у тебя роман, ты должен сознаться! Умоляю тебя, Фергус, будь честен со мной! У меня болит сердце, но речь не только обо мне. Кольм чувствует, что творится неладное, подумай хотя бы о нем! Весь дом замер в предчувствии беды. Он превратился в мавзолей. Я ненавижу этот дом! Раньше я его любила, а теперь терпеть не могу! Ненавижу, когда тебя в нем нет и когда ты дома. Здесь так тихо, словно на кладбище, тишина давит меня, убивает, словно яд. Сам подумай, мы почти не разговариваем. Все молчат! Я будто разваливаюсь на части, жарюсь на медленном огне. Умоляю, сознайся. По крайней мере я буду знать, с чем имею дело и есть ли у меня хоть шанс!
— Ты ненормальная! Я хочу в туалет. — Фергус отшвырнул одеяло и быстро вышел из комнаты.
Мне показалось, что прошел целый месяц, прежде чем его шаги вновь послышались на лестнице. Звука смываемой воды так и не было. Я заставила себя расправить плечи и перестать впиваться ногтями в ладони.
Я ожидала, что Фергус ворвется и начнет возмущенно кричать. Или выложит мне наскоро состряпанную историю, в которой все будет выглядеть достоверным, но найдется множество неувязок лично для меня.
Вместо этого Фергус вошел в спальню тихо, лицо его было бледным. Походка была совсем не агрессивной, он даже запнулся за край ковра, но вроде бы и не заметил этого.
Я смотрела на него в немом ужасе. Боже мой, мелькнула в голове стремительная мысль, он собирается во всем признаться!
Теперь, когда настал момент истины, я не желала ее слышать. Я молилась всем сердцем, чтобы страшные слова не слетели с губ мужа. Мне хотелось взять назад свой вопрос. Выключить бы свет и вернуться в ту минуту, когда я протянула руку к торшеру! Я бы ни за что его не включила!
Я подавила растущую панику и молча ждала, пока Фергус сядет на край кровати ко мне спиной, как можно дальше от меня.
— Я должен был сознаться во всем гораздо раньше, — вымолвил он. — Прости, Мэдлин, я встретил другую.
Глава 16
Может, это покажется вам мелодраматичным, но в тот момент для меня словно остановился мир. Я ждала признания, была к нему готова, но это нисколько не ослабило той боли, что пронзила все мое тело. Да, мир затих, замер на мгновение, словно оттягивая момент, когда все начнет распадаться на осколки. Когда я читала описания чувств в романах, они всегда казались мне чрезмерными. Героини страдали так ненатурально! Они немели от боли, падали в обморок, хватали ртом воздух. И я втайне посмеивалась над буйной фантазией автора.
Но я сама потеряла дар речи. Перед глазами поплыло, и сознание принялось цепляться за реальность, словно опасаясь померкнуть. Я была на грани обморока. Мир заглох, как мотор. И к этому нечего добавить. Я боялась моргнуть, была в страхе оттого, что неосторожное движение, любой вздох снова раскрутят мир, заставят бешено вращаться, и я потеряюсь в этом движении, сгину в никуда.
Я не мигая смотрела Фергусу в спину. Он медленно обернулся. На воротничке его пижамы засох мазок зубной пасты. Эта голубая клякса показалась мне такой родной, знакомой.
Я сделала осторожный вздох, и реальность навалилась на меня. Странное облегчение (ведь я так давно жила в напряжении) смешивалось с животным ужасом. Ногти снова впились в ладони.
— Кто она? — услышала я свой почти спокойный голос.
— Какая разница?
— Для меня разница есть.
— Почему я должен сообщать тебе ее имя? — Фергус шарил глазами по моему лицу. — Эта информация не облегчит твоих страданий. И меньше всего мне нужно, чтобы ты закатилась к ней и устроила скандал.
В груди у меня почти ощутимо хрустнуло. Может быть, что-то надломилось в сердце. И вслед за этим тело наполнил холодный гнев, чистый в своем неистовстве. В голове прояснилось, и мне внезапно стало легче.
— Если ты не назовешь ее имя, Фергус, тогда тебя ждет настоящая сцена, — процедила я. — Я тебе такое устрою — ты пожалеешь, что родился. Может, попробуем?
Я вылезла из постели, неторопливо подошла к стене и сняла с нее заправленный в золотую рамку сертификат «Лучший телеактер», выданный Фергусу на фестивале за роль в «мыльной опере». Изо всех сил я запустила рамку в противоположную стену, она пролетела над головой мужа, звучно стукнулась, стекло брызнуло в разные стороны. Осколки усыпали пол и кровать.
