Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

Я рассмеялась. Мама была известна своим чувством юмора. Но когда она не улыбнулась, я поняла, что она не шутит, и паника начала охватывать меня, я потянулась за веслами, чтобы грести обратно к берегу, но она твердой рукой усадила меня обратно на скамью в лодке.

Прыгай, повторила она. Потому что, когда ты прыгаешь, ты обретаешь свои крылья во время падения.

Я взглянула на своего отца, который нервно топтался на берегу, сжимая в руках спасательный круг. Я проглотила страх, подступивший к моему горлу, сжала кулаки и прыгнула. Не потому, что я думала, что чудесным образом смогу летать, а потому, что я знала, что если я упаду и не смогу подняться, мои родители всегда будут рядом, чтобы спасти меня.

Я в долгу перед ними за то же самое. И хотя я не смогла спасти свою маму от рака, я чертовски уверена, что спасу своего отца от Альберто Висконти.

Когда мои легкие начинают болеть, я прекращаю плыть и переворачиваюсь на спину, позволяя волнам нести мое тело. Небо начинает бледнеть, превращаясь из темно-серого в светло-голубое, и мне интересно, как долго это продлится, прежде чем разразится дневная гроза.

Дыша низко и медленно, я на мгновение закрываю глаза и прислушиваюсь к крику журавлей, кружащих над утесами в поисках утренней добычи. Я понимаю, что улыбаюсь. Это приятное ощущение. Я чувствую себя свободной. Хотя я не могу сбежать с побережья, как всегда хотела, по крайней мере, мой разум может, хотя бы на несколько минут.

Безмятежность длится некоторое время, мой разум ясен, как небо надо мной, мое сознание невесомое, как мое тело в океане.

Но когда над Бухтой сгущаются темные тучи, вместе с ними приходят и мрачные мысли. Одна особенно мрачная мысль — Анджело Висконти.

Нет, нет, нет.

Но уже слишком поздно. Его образ появляется, полностью сформировавшийся, под моими веками. Я чувствую жар его тела, прижатого к моему, чувствую тяжесть его напряженного члена между своих бедер.

Итак, кого бы ты предпочла поцеловать?

Я стону, снова погружаясь под воду, но на этот раз удар холодной воды не помогает погасить жар. Это исходит из глубины души, жар, который начинается внизу моего живота и распространяется туда, где его быть не должно. И тогда я вспоминаю, как он прикусил зубами нижнюю губу, как его тяжелый взгляд опустился на мой рот. Жжение распространяется вверх, обратно по моему животу и сжимает грудь. Рассеянно мои пальцы скользят по ключице и под ткань бикини, затем касаются соска. Он твердый и чувствительный, и я вздрагиваю от возбуждения, перекатывая его между большим и указательным пальцами.

Держу пари, было бы ещё лучше, если бы он это сделал. Особенно с такими большими руками и толстыми пальцами, из-за которых сигарета кажется маленькой, как иголка. Бьюсь об заклад, у него грубые ладони и тяжелые прикосновения.

И тогда я задаюсь вопросом, что бы произошло, если бы в темноте прохода я правдиво ответила на его вопрос.

Тебя.

Я бы предпочла поцеловать тебя.

Моя рука скользит вниз по животу и скользит между ног. Там, внизу, меня покрывает другая влажность, она теплая и скользкая, и когда я погружаю в нее палец поглубже, все мое тело реагирует.

Что бы он сделал, если бы это единственное слово сорвалось с моих губ? Я представляю, как заостряется его квадратная челюсть, как темнеет взгляд. Одной рукой он прижимает меня к стене, другой хватает за подол моего платья и нетерпеливо тянет его вверх по моим обнаженным бедрам. Он не был бы нежным, и в глубине души я знаю, что не хотела бы, чтобы он был таким.

С шипением выдыхая воздух к небу, я провожу пальцем вверх по своему клитору и начинаю потирать его медленными кругами. Анджело Висконти прикоснулся бы ко мне совсем не так. Нет, я слишком сильно раздражаю его, чтобы он мог действовать медленно и мягко. Он отодвинул бы мои стринги в сторону и обхватил бы мою киску. Он не стал бы дразнить меня оргазмом, потому что такие мужчины, как он, так не делают. Он бы потребовал его своими длинными, толстыми пальцами.

Я прикусываю губу, просовывая палец в свою дырочку, представляя, что вместо этого он растягивает меня. Я двигаюсь на нем, прижимаясь бедрами к ладони, чтобы усилить трение, стремясь к разрядке, в которой я так сильно нуждаюсь. Мой затылок и уши всплывают из воды, когда я дрыгаю ногами, чтобы удержаться на плаву. Боже, как это приятно. Мои глаза распахиваются, как раз когда чайка проносится над головой, и когда мой взгляд снова падает на берег, я замираю.

На пляже стоит какая-то фигура. Мужчина. Элегантно одетый в темно-синий костюм и накрахмаленную белую рубашку.

Моя кровь холоднее, чем вода вокруг меня.

Нет, этого не может быть…

Но силуэт Анджело невозможно не заметить, он высокий и широкоплечий на фоне дома. Он смотрит прямо перед собой, ноги на ширине плеч, а руки засунуты в карманы брюк. Я достаточно долго смотрела на него, чтобы понять, что это определенно он.

Святой лебедь, святой лебедь, святой лебедь.

Когда соленая вода касается моих губ, я внезапно понимаю, что больше не плыву, и быстро размахиваю руками и дрыгаю ногами, чтобы удержаться на плаву. Какого черта он здесь делает? Он меня видит?

Конечно, он видит. Это первое правило, которому научил меня мой отец в походе: если ты видишь хищника, предполагай, что он тоже видит тебя.

Волна подхватывает меня и относит на несколько футов ближе к берегу, но я лежу на спине и брыкаюсь о нее, пытаясь уйти дальше в море.

Опустившись немного ниже под поверхность воды, я смотрю на него сквозь мокрые ресницы. Мои воспоминания о нем прошлой ночью окутаны покровом темноты, джина и никотина, что делает его крупнее, сексуальнее, страшнее. Возможно, то, как он заставлял кружиться голову и пульсировать клитор, можно было бы оставить без внимания, если бы он не заставлял меня чувствовать тоже самое при холодном свете дня. Между нами около сотни футов и океан, и все же, от одного его размытого очертания по моим венам пробегает жар, зуд, вожделение, а сеть нервов между ног просит надавить.

Один только его чертов образ лишает мой мозг всякого здравого смысла. Моя рука скользит обратно в трусики. На этот раз мне не нужно закрывать глаза, чтобы представить его, я просто смотрю на волны. На него во всем своем неприкасаемом сиянии. Я представляю, как он замечает меня, его взгляд темнеет, а кулаки срывают его костюм от Армани, когда он нетерпеливо раздевается, чтобы присоединиться ко мне в воде. Я представляю, как он выглядит под этой сшитой на заказ одеждой. Какие мышцы будут изгибаться и сокращаться на его спине, когда он поплывет, чтобы добраться до меня несколькими быстрыми, сильными гребками. Каким горячим и твердым кажется его тело, когда он прижимается к моему.

Ветер усиливается, и я стону навстречу ему, не сводя глаз с его внушительного силуэта на берегу. Затем моя рука снова становится его рукой, и он просовывает в меня один из своих толстых пальцев. Стенки моего влагалища восхитительно горят, когда растягиваются, чтобы вместить его, приспосабливаясь к его толщине и скорости. Его прикосновения грубые, но пространство между его шеей и плечами теплое — Боже, как хорошо от него пахнет — и я прижимаюсь носом к его влажной коже, чтобы ощутить больше, всю ее.

Засунув два пальца в рот, я тру тыльной стороной ладони о свой клитор, оседлав гребень своей больной фантазии. А затем моя свободная рука снова проникает под верх бикини, пощипывая и покручивая соски, пока каждое нервное окончание в моем теле не начинает пульсировать электрическим током. Мой оргазм так близок, и я смотрю на Анджело затуманенными, полуприкрытыми глазами, тру сильнее, быстрее. Я вне себя. Боже, я хочу его. Я хочу, чтобы он был со мной. Я хочу знать, что он чувствует.

Мой оргазм нарастает и нарастает, покалывая глубоко в моей киске и угрожая выплеснуться наружу и затопить все мое тело.

Ещё один украдкой брошенный взгляд на безразличное выражение лица Анджело, и я кончаю жестко, похоть захлестывает меня волной. Я еду на ней, как в бреду, запрокидывая голову и крича на ветру. Адреналин пронзает мой позвоночник подобно удару молнии, и я понимаю — это то, ради чего я живу. Я гонюсь за этим кайфом. Вот почему я продолжаю совершать плохие поступки, вот почему я хочу летать на самолетах на высоте тысяч футов. Почему я обнаруживаю, что балансирую на краю обрыва, а одна кроссовка парит над небытием.