Анонимные грешники (ЛП) - Скетчер Сомма

Вместо этого я прислоняюсь к окну, утренний конденсат охлаждает мой лоб, и я закрываю глаза.

Анджело умудряется вдвое сократить дорогу до Дьявольской Ямы, ведя машину как сумасшедший, и менее чем через полчаса мы подъезжаем к церкви. Я с тоской смотрю на телефонную будку, жалея, что не могу нырнуть внутрь и набрать номер, даже если это просто для того, чтобы услышать знакомый тон сообщения роботизированного автоответчика. Гнев скручивает стенки моего желудка, но в то же время телефонная будка служит напоминанием о том, что я не могу быть слишком грубой с Анджело. То что он не прослушал мои грехи, не означает, что он не может этого делать. Я уверена, что для этого достаточно нажать несколько кнопок на его мобильном телефоне, лежащем на центральной консоли.

Он глушит двигатель и откидывает спинку сиденья.

— У тебя есть час.

Не говоря больше ни слова, я выпрыгиваю из машины и шагаю по дороге, отказываясь оглядываться.

Что такое с этим парнем? От него веет то жаром, то холодом, как от сломанного обогревателя. В одну минуту он учит меня курить в темном проходе, а в следующую снова называет меня золотоискательницей и воровкой.

Неважно. Когда тротуар под моими походными ботинками превращается в ковер из золотых и красных кленовых листьев, я отмахиваюсь от комментариев Анджело. Войти в лес — все равно что попасть в другой мир. Мой мир, и каждый раз, когда я нахожусь в нем, я заставляю себя забыть обо всем, что существует за его пределами.

Когда я углубляюсь в лес, шум с дороги исчезает у меня за спиной. Вместо этого опавшие листья хрустят под ногами, превращаясь в кашицу, когда ветви клена и ясеня становятся гуще над моей головой. Они пропускают достаточно света, чтобы указать мне путь, но это не имеет значения, если бы не пропускали, потому что я знаю лес лучше, чем собственное тело.

У начала зарослей лиственника я резко поворачиваю налево, сворачивая с тропы в гущу леса. Я перепрыгиваю через небольшой ручей, на котором мы с отцом играли в Винни-Пуха, когда я была маленькой, и провожу пальцами по стволу одинокого старого дуба, который стоит посреди пустой поляны. Мама обычно читала «Далекое дерево» Энид Блайтон, как сказку на ночь, и она говорила мне, что в ее основе лежит этот дуб. Я часами стояла под ним, разглядывая в бинокль самые верхние ветви, чтобы увидеть, смогу ли я разглядеть там волшебные земли.

Когда кустарник начинает редеть, я сбавляю скорость. Я достаю свой мобильный из кармана толстовки и отправляю сообщение на один из трех сохранённых номеров в телефонной книге: Я здесь.

Ответ приходит почти сразу.

Мы в птичьем домике.

Нервы трепещут у меня в животе, как всегда перед встречей с отцом, потому что всегда есть шанс, что сегодня он… другой.

Я выхожу на берег и огибаю озеро, чтобы добраться до деревянного пирса, затем спускаюсь по нему к маленькой хижине на самом краю. Оказавшись в нескольких футах от него, я снимаю кольцо с пальца и засовываю его в карман.

Легкий ветерок доносит тихий голос Мэлани из хижины вниз по пирсу.

— Твоя дочь здесь, Честер. Ты готов ее увидеть?

Никакого ответа. Отсутствие ответа никогда не бывает хорошим знаком.

Мое сердце замирает на несколько минут в груди. Я ускоряю шаг, останавливаюсь у входа и стучу, стучу, стучу по деревянной стене.

— Привет, папа! — я говорю с такой широкой улыбкой, что у меня болят щеки. А потом я жду.

Он сгорбился и выглядывает в окно, прижав к глазам бинокль. Он не двигается при звуке моего голоса. Я жду ещё немного, мой пульс учащается. Мэлани слегка улыбается мне, затем ее взгляд тоже устремляется на моего отца.

— Честер? Рори здесь.

Он вздыхает, затем опускает бинокль, так что он висит на шнурке у него на груди.

— Ради святого фламинго, Мэл. Ты спугнула опоясанного зимородка. Я услышал тебя в первый раз.

Облегчение вырывается из моих легких, заставляя мое тело обмякнуть. Затем я расплываюсь в улыбке, настоящей улыбке, и вхожу в хижину, чтобы обнять своего отца.

— Прости, пап, — говорю я ему в шею, вдыхая знакомый запах мыла и дезодоранта Old Spice. — Я знаю, как сильно ты любишь зимородка.

Он похлопывает меня по спине, его грудь вибрирует рядом со мной, когда он смеется.

— Полагаю, мы помешали ему позавтракать. Каждое утро очень рано он слетается к озеру, чтобы полакомиться головастиками, — когда он отстраняется, то добавляет: — Рад тебя видеть, мишка Рори.

Мое сердце учащенно бьется, и мне приходится отвернуться, чтобы ощущение покалывания за глазами не переросло во что-то большее.

Честер Картер. Если вы назовете это имя кому-нибудь из Дьявольской Ямы, его лицо расплывется в нежной улыбке. Все знают его как лесничего, но молодые местные жители также знают его как «Человека-птицу», потому что он ходил в школы по всему побережью и рассказывал детям всё о птицах, обитающих в этом районе. Несмотря на то, что несколько лет назад он уволился с обеих работ, он по-прежнему носит свою униформу каждый день. Под его стеганой курткой серая рубашка висит немного свободнее, чем раньше, и мне пришлось проделать новую дырку в его поясе, чтобы поддерживать черные брюки, но он по-прежнему выглядит очень достойно.

— Ты все пропустила. Вчера я видел голубую цаплю, — с гордостью говорит он, глядя в окно на озеро. — Помнишь, когда мы в последний раз видели одного из них? Это было с твоей мамой.

— Угу, — отвечаю я, проглатывая ком в горле. Затем я беру его под руку и веду обратно на пирс. — Идеальный день для прогулки на лодке, тебе не кажется?

Он похлопывает меня по руке и посмеивается.

— Конечно, конечно. Мне бы не помешали физические упражнения. Мэл? — он вытягивает шею, чтобы найти ее. — Не хочешь прокатиться с нами на лодке?

— Мэл и здесь хорошо, — говорю я, прежде чем она успевает ответить. Я не смотрю на нее. Хотя она и ее команда медсестер хорошо заботятся о моем отце, их нанял Альберто. Я не знаю, могу ли я доверять ей, или она другая Грета и докладывает ему обо всем, что я говорю или делаю. Вот почему я всегда настаиваю на том, чтобы мы катались на лодке — подальше от любопытных глаз и ушей.

Она неловко топчется на причале, пока я помогаю отцу забраться в лодку и усаживаю его на скамейку напротив себя. Он машет ей и улыбается, когда я отталкиваюсь, используя весла, чтобы направить нас на середину озера.

— Прекрасный денек для этого, — размышляет он, щурясь на серое небо. — Не такой, как на прошлой неделе, когда лил дождь, а ты все равно заставила меня прийти сюда, — он бросает на меня озорной взгляд, и мы оба смеемся.

— Ты любишь дождь.

— Нет, мне просто нравится проводить с тобой время, — мягко говорит он, протягивая руку и сжимая мою. Когда он отпускает меня, я понимаю, что он сунул мне в ладонь мятную конфетку. — Так скажи мне, мишка Рори, как дела в академии?

Я медленно вдыхаю, стараясь, чтобы моя улыбка не дрогнула. Сказать ему, что несколько месяцев назад я наконец-то получила место в Северо-Западной авиационной академии, было самым простым оправданием того, почему я больше не могу здесь жить. Конечно, я ненавижу лгать своему отцу, меня от этого тошнит. Но это, черт возьми, намного проще, чем признать правду.

— Все идет хорошо, — беззаботно говорю я, отправляя в рот леденец. — Просто отлично. Итак, расскажи мне поподробнее о голубой цапле, которую ты видел вчера.

— Это очень мило с их стороны, что они позволяют тебе уезжать два раза в неделю, чтобы навестить меня, — говорит он, игнорируя мою попытку сменить тему. — Очень услужливый подход для такой престижной школы. Ты уже летала самостоятельно? — морщинки вокруг его глаз становятся глубже. — О, Рори. Твоя мама так гордилась бы тобой.

Его слова давят мне на грудь, как тонна кирпичей, отчего становится трудно дышать. Мама не гордилась бы мной по многим причинам. Хотя ей всегда было горько из-за того, что моему отцу пришлось обучать меня стольким навыкам, она тоже многому меня научила. Например, не стоит лгать, особенно семье, и единственный мужчина, за которого стоит выходить замуж — за того, кого ты любишь.