Роберт Мендельсон - Восточная мадонна
По радио Клэй представился портовым службам. Яхта находилась как раз в центре залива, проходя мимо пришвартованных гигантских сухогрузов, прогулочных судов, трудяг-паромов и древних джонок, изящно скользивших по фарватеру. Когда они достигли середины залива, огни Гонконга и Коулуня слились в многоцветной симфонии. Клэй, обняв одной рукой Бернадетт, стоял у штурвала. Они следовали курсом, который указывал им голос англичанина, находившегося где-то вдалеке.
Была почти полночь, когда Клэй пришвартовался к отведенной ему стоянке. Он заранее выбросил за борт все оружие и свою военную форму. Поскольку ничего недозволенного на яхте не оказалось, измотанный таможенник быстро завершил осмотр. Молодой сотрудник иммиграционной службы – китаец, на котором ловко сидела черная английская форма, – не моргнув глазом шлепнул штамп в паспорте Говарда. Таким образом было получено разрешение на двухмесячное пребывание в британской колонии.
Соседнюю стоянку занимало немецкое двухмачтовое судно. Поскольку его хозяева прогуливались в это время по городу, на ближайших подступах все было спокойно. Едва они остались наедине, Клэй, открыв люк, шепнул Бернадетт, что все прошло как по маслу. Отныне, заверил он, не будет никаких проверок, никаких игр в прятки. Ничего, кроме приятных вещей, добавил он, когда она уже вылезала из своего убежища.
Они приняли душ, и Клэй нарядился в слаксы и тенниску, которые нашел в гардеробе Говарда. Запах мыла подарил ему ощущение чистоты и наполнил энергией каждую клетку его тела.
– Этот город никогда не спит, – сказал он Бернадетт. – Сейчас мы отправимся купить тебе что-нибудь из одежды поприличнее.
– А может, завтра? – жалобно спросила она. – Так хочется выспаться. Уж очень тяжелый был день.
Клэю не терпелось ступить на мостовые города, но в то же время хотелось сделать ей приятное. Он пожал плечами.
– Иди сам, – предложила она.
– Одну я тебя не брошу. Неужели тебе не хочется есть?
– Не очень. Я могу что-нибудь тебе приготовить. – Что ж, остаюсь, – согласился он и увидел, как тень тревоги исчезает с ее лица.
Какое-то время они сидели на палубе, прислушиваясь к городскому шуму. Потом на него навалилась усталость, и они отправились в рубку спать на неподвижной теперь постели, глухие к звукам порта и города, где люди шумно встречали рассвет.
24
Когда Клэй проснулся, было уже позднее утро. Он посмотрелся в зеркало, заварил чай и поднес чашку Бернадетт. Он был галантен, но выражение его глаз оставалось серьезным. В это время года в городе бывало полно военных летчиков-отпускников, так что он решил не сбривать бороду. Снаружи к ним пробивался густой шум толпы, рычание машин и гул самолетов, взлетающих и заходящих на посадку в аэропорту Кайтак – от корабельной стоянки его отделяла лишь узкая полоска воды. Затем Бернадетт встала, надев рубаху и штаны Говарда. Ее золотистая от загара кожа и пухлые губы не требовали косметики. Она не стала спрашивать Клэя, куда они отправляются, – его лицо было серьезным, и девушка поняла, что не стоит испытывать настроение своего спутника.
Дружелюбный сторож пропустил их через ворота, и, едва покинув территорию порта, они оказались в море автомобилей. Возле них затормозило такси, и водитель распахнул дверь, приглашая внутрь. Его рот был набит рисом, он продолжал жевать, даже когда они садились.
– Надеюсь, ты берешь и такие, – сказал Клэй, помахав десятидолларовой бумажкой перед носом шофера.
– Американская доллара? О'кей, о'кей, – закивал тот, затем бросил в рот еще горсть риса и захлопнул дверь. – Ехать где?
– Моди-роуд.
Петляя между автобусами, грузовичками зеленщиков и рикшами, искусно уворачиваясь от велосипедистов, водитель крутил рулевое колесо так, будто его такси было гоночной машиной. Люди были везде: в машинах, на верандах и тротуарах по обе стороны широкой дороги. На вывесках и витринах красовались китайские иероглифы, создавая в городе праздничную обстановку вечного карнавала. Нескончаемая процессия наполняла тротуары Натан-роуд.
Клэю захотелось пройтись, и он тронул водителя за плечо.
– Моди-роуд скоро-скоро, – отозвался тот.
– Мы хотим прогуляться, – сказал Клэй. – Сами найдем.
Шофер ткнул пальцем прямо и направо:
– Моди-роуд – туда.
– Останови здесь, – приказал Клэй. – Мы пойдем пешком.
Удивленный водитель нажал на тормоз, и Клэй протянул ему десять долларов. Они вышли. Остановившись у пункта обмена валют, Клэй решил поменять часть дорожных чеков Говарда на сумму, равную тысяче долларов. Меняла даже не взглянул на него, заставив лишь расписаться в положенном месте и указать номер паспорта. Получив мягкую пачку местных цветастых купюр, они, держась за руки, пошли по Натан-роуд. Клэю не давала покоя мысль о том, что Бернадетт нужно немедленно купить хорошую одежду, и он повел ее в «Лейн Кроуфорд». Там он доверил ее заботам молодого продавца, а сам остался ждать у входа. Это был излюбленный магазин Мардж, и он знал, что та бы здесь непременно что-нибудь присмотрела.
Когда Бернадетт спустилась по эскалатору, это была уже совершенно другая женщина. В светло-сером платье с кроваво-красной сумочкой и туфлях под цвет наряда, она вполне сошла бы за богатую даму из Латинской Америки. Можно было не сомневаться, что в магазине она поймала на себе не один завистливый взгляд других женщин. «Вылитая кинозвезда», – про себя оценил ее Клэй.
Дом номер 343 на Моди-роуд представлял собой новенькое здание из стекла и мрамора. Сверкающий сталью лифт, в который они вошли, взмыл на второй этаж. За секретарским столом сидела миловидная молодая индианка, холл был устлан мягким ковром, с потолка бесшумно лился прохладный кондиционированный воздух.
– Могу я видеть господина Пателя?
– А могу ли я узнать, кто его спрашивает, сэр?
– Полковник военно-воздушных сил США Уэйн-Тернер.
– Кого именно из господ Пателей вам угодно видеть?
– Я не знал, что их несколько.
Девушка улыбнулась:
– Здесь находится господин Джагдиш Патель. Сейчас узнаю, не занят ли он.
Они сели и, чтобы чем-то занять время, принялись рассматривать развешанные на стенах старинные гравюры с изображениями клипперов. Картины, вставленные в золотые рамки, казались оригиналами. Бернадетт заинтересовали глубокие кожаные диваны и мраморные столы. Приученная к скромности и умеренности в годы, когда воспитывалась в женском монастыре, она воспринимала показную роскошь как нечто противоестественное.
– Кому могло прийти в голову потратить такую уйму денег на обстановку приемной? – спросила она.
– Наверное, он хочет произвести впечатление на посетителей.
