Дмитрий Барчук - Майдан для двоих. Семейная сага
— Ура! Это наши добровольцы! Мы спасены! — радостно воскликнул лейтенант.
Потом снова была жуткая пьянка. Парни выкатили из подвала бочку вина. Лейтенанту повезло, пуля прошла навылет. Ему обработали рану антисептиками и перевязали. От медсанбата он отказался. Бухал больше всех.
— Это была последняя банда. Мы сделали их, братья! Ура генералу Лебедю! Если бы не он, эта война длилась ещё годы. С 14‑й армией шутки плохи. Это даже молдаванам понятно.
— Да, знатно мы их покосили! — согласился командир добровольцев. — Многих отправили в ад к Мазепе навстречу. Эх, жалко завтра улетаем в Боснию. А то мне сильно хотелось плюнуть на могилу этого самостийного гетмана, предавшего Петра Великого. Мазепа же здесь, в Бендерах, похоронен. Он сюда бежал вместе со шведским королём Карлом после поражения в Полтавской битве. Турки вначале предоставили шведам и украинским изменникам убежище, а потом сами и вырезали уцелевших под Полтавой «героев».
Над вечерним Дунаем разносится
Белый цвет, белый цвет, белый цвет.
И на память мелодия просится,
Прошлых лет, прошлых лет, прошлых лет…
За ночь под свинцовым градом,
За то, что меня нет рядом,
Ты прости, сестра моя — Югославия!
За смерть под дождём весенним,
За то, что не стал спасением!
Ты прости, сестра моя — Югославия!
Черноглазой девчонкой растерянной
Ты стоишь на другом берегу.
Но добраться до этого берега
Не могу, не могу, не могу.
Эту пронзительную песню в исполнении четырнадцатилетней школьницы Лены Катиной, будущей солистки поп-группы «Тату», я услышал гораздо позлее, уже в начале этого века. В отличие от шлягеров о лесбийской любви девочек-нимфеточек, прославивших «татушек» на весь мир, «Югославия» не завоевала популярности. И «гран-при» на «Евровидении» она, естественно, получить не могла. У европейцев другие ведь ценности, да и на трагические события в Югославии у них совсем иной, диаметрально противоположный взгляд. На скамье подсудимых Гаагского трибунала оказались в основном сербы (92 судебных процесса и всего 7 против боснийских мусульман). Всех высших военных и политических руководителей Сербии судили за военные преступления против человечества, геноцид. Другие же участники войны — хорваты и боснийцы — оказались несчастными жертвами. Как позднее косовские албанцы, ради которых самолёты НАТО бомбили жилые кварталы Белграда. Сценарий развала федеративной многонациональной славянской страны по этническому принципу через братоубийственную гражданскую войну прошёл успешную обкатку. Только у премьера Евгения Примакова хватило решимости развернуть свой самолёт над Атлантикой в знак протеста против натовской агрессии в Югославии и вместо Вашингтона приземлиться обратно в Москве. Россия тогда смирилась с надругательством над братским народом.
Сербская свадьба в пригороде Сараево. Невеста в белом подвенечном платье, жених в чёрном костюме с белой розой в петлице. Гости гуляют и веселятся. Вдруг, откуда ни возьмись, выстрелы. Отец жениха ухватился руками за красное пятно на белой рубахе на груди и осел на землю мёртвый. Так началась боснийская война.
Зеница, Маглай, Завидовичи, Бугойно, Мостар, Кониц… Это названия балканских городов и сёл, где мусульмане безжалостно истребляли сербов. А геноцид сербского населения в самом Сараево? Почему о нём молчат западные правозащитники?
Окровавленные тела в оврагах, некоторые обезглавлены, глаза выколоты. Потомки османских янычаров не отличались милосердием. За неполный месяц своей случайной балканской экспедиции я насмотрелся стольких ужасов, что даже алкоголь уже не помогал забыться, окончательно потерял сон, ел больше по привычке, чем от чувства голода.
Господи! Как легко может человек превратиться в зверя! Боснийцы — это те же сербы, только принявшие ислам. Как грузины-мусульмане — аджарцы. Отец моего друга Зураба Сулико Османович родился в 1915 году в Османской империи, но у меня в голове не укладывается, чтобы этот добрейший старик призывал воевать с грузинами-христианами. Или когда проливается кровь близких тебе людей, то никакие человеческие и божеские законы уже не писаны и только ищешь оправдание своей ненависти?
В Югославии сербы были цементирующей страну нацией, как русские — в СССР. Государственный язык — сербский. Хотя десятилетия страну возглавлял хорват Иосиф Броз Тито. А теперь сербы стали изгоями. Их погнали вначале из Хорватии, потом из Боснии и Герцеговины. Как русских из Прибалтики, из Молдавии, из Средней Азии и Казахстана. Я сам лишён родины только за то, что у меня славянская внешность и родной язык русский.
«Чемодан — вокзал — Россия», «Чемодан — вокзал — Белград». С такими криками опьянённые взрывом национального «самосознания» молодчики выдворяли русских из Риги, Ташкента и Грозного, а сербов из Загреба, Сараева и Приштины. В 1917 году в России виновниками всех зол были объявлены помещики и капиталисты, в 1933 в Германии — евреи, в 1990‑е — сербы и русские. Ни к чему хорошему столь кардинальное решение проблем не приводило.
Без родины, без жены, одурманенный войнами, я вернулся в Москву в начале октября. Листья на деревьях уже пожелтели, шли дожди. На теле — ни одной царапины. Пули, предназначавшиеся мне, по странному стечению обстоятельств получал кто-то другой. Но душа была пуста, как выжженные солнцем Кара-Кумы. Как-то надо было выживать.
Первым делом позвонил отцу. Он сказал, что с Данилой всё в порядке, учится хорошо, но просил ускорить переезд в Россию.
— Да, Майя прислала документы на развод, — добавил он в конце разговора.
— Отдашь мне при встрече. Я всё подпишу, — ответил я и положил трубку.
«Женюсь на первой встречной!» — дал я себе слово. И сдержал его.
Девушка оказалась миленькой студенткой из Томска. К ней я пристал на Центральном аэровокзале на Ленинградском проспекте. Мой рейс на Батуми задержали до утра, её — тоже. Мы пили ликёр и болтали. Я рассказывал о красотах Грузии и Югославии. Прощаясь, она записала свой номер телефона в моём военном билете, другой бумаги под рукой не нашлось.
Российские проводники на мехсекциях отказывались ехать в Грузию. С одной стороны — Абхазия, с другой — Чечня. Везде — война. Мандарины гнили на складах Батуми и Кобулети. Мы с Зурабом ездили на узловую станцию Самтредиа, безрезультатно. На обратном пути наш «Жигулёнок» обстреляли в горах из автомата. Все стёкла выбиты, а мы — целы. Пришлось мне ехать в Армавир.
