Светлана Демидова - Ожерелье из разбитых сердец
– Может, твой Сашка не такой уж гений, каким ты его представлял?
– Нет, Тоня, он действительно может многое, если не сказать – все. Если говорит, что в компьютере ничего нет, значит, действительно нет.
– А не может быть так, что он... ну... нечаянно... вошел в другой комп... не в Феликсов?
– Исключено. Видимо, Плещеев и тут соломки подстелил.
– И что теперь?
– Все то же. У нас есть записи Наташи Серебровской. У ее брата – в целости и сохранности ноутбук сестры. Это значит, что мы можем... как я и говорил этой... грымзе... идти или в милицию, или для начала предоставить материалы СМИ. Представляешь, какой скандал мы раздуем. И это только мягко сказано – скандал! Думаю, Манане Мендадзе грозит тюремное заключение!
– Но ее... то есть его... книги при этом только вырастут в цене!
– Плевать! Тоня! Какое нам дело до его книг? А потом... как всегда, найдутся неравнодушные люди, которые призовут к какому-нибудь бойкотированию книг убийцы!
– Вряд ли это бойкотирование на что-нибудь повлияет. Думаю, что, если бы сейчас вдруг нашлись, к примеру, записки Чикатило, их выпустили бы сумасшедшими тиражами и благодарные читатели расхватали бы книги за день! Ты только посмотри, какие нынче расплодились программы на телевидении. Люди смакуют трагедии, не говоря уже о несчастных случаях и неловких ситуациях, в которые каждый из нас попадал. Комментаторы, сглатывая сладкую слюну, говорят: «Давайте посмотрим на катастрофу этого самолета еще раз!»; «А вот теперь более крупный план того, как N нечаянно сел мимо стула!»
– И все равно мы должны сделать то, что должны!
– А если они успеют опередить нас? – опять с трудом ворочая языком от страха, проговорила я.
Мастоцкий в очередной раз прижал меня к себе, пытаясь спасти от тревожных раздумий. Но разве от них спасешь?
– Тоня! Ничего не бойся! – сказал он. – Материалы Наташи в надежном месте! Я не позволю упасть с твоей головы ни волоску!
– Не говори банальностей, Кира, – просопела ему в грудь я.
– Это не банальности, а правда жизни. Я за тебя, Тонька, на что хочешь пойду, хотя ты этого совершенно не заслуживаешь!
Эти слова заставили меня улыбнуться. Я отстранилась от Мастоцкого, с интересом посмотрела ему в лицо и с удивлением обнаружила, что он очень даже ничего себе мужчина. Я была знакома с ним так давно, что, казалось, знала его всего наизусть. Сегодня его пестро-серые глаза показались мне очень красивыми, а губы...
В общем, потом мы чуть ли не весь остаток дня провели в постели. Я старалась думать только о том, что мой будущий муж – классный мужчина во всех своих проявлениях и я совершенно напрасно так долго им пренебрегала. И свадьбу мы закатим роскошную, назло всем чикатилам! И я, бывшая Волчица, уберу себя розовыми цветочками и бабочками, как какая-нибудь кукла Барби! Назло! С прошлой жизнью покончено навсегда.
Часть IV
Я собирался сам все рассказать Волчице, но она узнала раньше положенного. Мне доложила об этом мать. Как же я ее ненавижу! Как же ненавижу! Давно известно, как веревочке ни виться... К чему же приведет конец этой веревочки?
Все началось давно... Мне было лет двадцать, когда мать наконец поняла, что девушкам я активно не нравлюсь. Я переживал очередную несчастную любовь, и она посоветовала мне записать все то, что не дает покоя, на бумагу, а потом сжечь написанное. Сказала, что это какой-то особый прием, который советуют психологи. Мне было настолько плохо, что я готов был воспользоваться чем угодно. Я записал. Хотел сжечь. Искал спички, так как никогда не курил. Пока искал, мать ознакомилась с записями. Я разозлился на нее за то, что она сунула свой нос туда. Она заявила, что имеет право все обо мне знать, как мать. Это была наша первая с ней ссора.
Записанное я все-таки сжег. Потом произошла очередная неудача. Я снова написал об этом уже в предвкушении, как будут корчиться в огне страницы. Хотелось заодно увидеть в бликах пламени корчившееся в адовых муках лицо той девушки, которая с брезгливостью отказалась от меня. Мне казалось, что я увидел. Это было захватывающее зрелище. Мне резко полегчало. Мать дала дельный совет.
А потом я нечаянно чуть не спалил весь дом. Когда на столе, на металлическом подносе, пылала моя очередная несчастная любовь, подал голос телефон в другой комнате. Звонил старый знакомый, с которым я говорил до тех пор, пока не стало ясно: горит вовсе не помойка во дворе, как мне сдуру показалось, а что-то в нашей квартире. В общем, выгорела моя комната, после чего мы здорово поскандалили с матерью. Это была уже не просто ссора, а настоящий скандал. Тоже первый и необыкновенной силы. Может быть, мы с ней так разбушевались именно потому, что больше двадцати лет жили душа в душу. Должно же это было когда-нибудь кончиться. Я орал благим матом, потому что вдруг решил выместить на матери все свои неудачи. Кто меня родил эдаким страшилищем? Она! Кто научил меня превращать в пепел несчастные любови? Опять она! Мать же кричала, что из-за меня не сказала «да» ни одному мужчине, который предлагал ей руку и сердце. Я вопил, что мне начхать, кому она и по какой причине отказала. Я же ее об этом не просил!
После этого скандала мы с матерью разъехались, благо у нее где-то были какие-то знакомые, которые помогли сделать это абсолютно без потерь. Мы с ней получили по однокомнатной квартире, правда, на задворках Питера. Мне было плевать где: лишь бы не с ней.
Через некоторое время мы помирились. Когда живешь с родителями раздельно, отношения резко улучшаются. Мать стала приходить ко мне в гости, иногда готовила обед, иногда устраивала постирушки. Я тоже бывал у нее в гостях. По обстановке в квартире понимал, что никаких мужчин, о которых она мне заливала, у нее и в помине нет. Хотя... может быть, они остались в прошлом. Мать, увы, не молодела и не хорошела. Впрочем, в отличие от меня, она всегда была бледна и как-то сера. Думаю, что и грузин Серго в свое время запал на нее только потому, что она резко отличалась от знойных женщин солнечной Грузии. Для него она была своего рода экзотичной.
Потом я купил компьютер. Истории о своих несчастных любовях набирал одним пальцем в текстовом редакторе, а потом глумился над собственными записями: заливал их виртуальной кровью, скручивал чуть ли не в узел, заставлял «тлеть» уголки. Иногда мне так нравилось, что я сделал с текстом, что я оставлял файлы в специальной папочке под простеньким названием «Собакам собачья смерть».
А однажды в осеннюю эпидемию гриппа я томился в огромной очереди к участковому терапевту. Рядом со мной на коричневой клеенчатой кушетке сидела девушка и читала книгу. Перевернув последний лист, она глубоко вздохнула и, глядя на обложку книги, выдохнула:
