Стефани Перкинс - Анна и французский поцелуй
— А каким ты меня представляла? — раздаётся язвительный ответ.
— Парнем, который встаёт с кровати, даже когда всё плохо. Парнем, который позвонит своей матери, чтобы поздравить с праздником, а не станет от неё бегать, потому что боится её ответа. Парнем, который не позволит отцу-придурку победить. Но, видимо, я ошиблась. Здесь… — я обвожу рукой его комнату, хоть он и лежит ко мне спиной; он совсем не двигается, — … тебе, должно быть, очень уютно. Удачи. Счастливых каникул. Я ухожу.
Стоит дверь затвориться, как я слышу:
— Постой…
Сент-Клер резко распахивает дверь. Глаза заплыли, руки ослабли…
— Я не знаю, что сказать, — говорит он наконец.
— Так ничего не говори. Прими душ, надень тёплую одежду и иди ко мне. Я буду в своей комнате.
Я впускаю его через двадцать минут и замечаю, что у него влажные волосы. Он искупался.
— Проходи. — Я усаживаю его на полу перед кроватью, беру полотенце и вытираю его тёмные волосы. — Ты простудишься.
— Это миф, не знала?
Но он не останавливает меня. После минуты или двух, он слабо вздыхает, словно от облегчения. Я продолжаю медленно, систематически вытирать.
— Куда пойдём? — спрашивает он, когда я заканчиваю. Его волосы все еще влажные, и несколько локонов вьются.
— У тебя прекрасные волосы, — говорю я, сопротивляясь порыву зарыться в них пальцами.
Он фыркает.
— Я серьёзно. Уверена, тебя постоянно об этом говорят, но у тебя хороший волос.
Я не вижу лица Сент-Клера, но его голос становится тихим:
— Спасибо.
— Всегда пожалуйста, — любезно отвечаю я. — И я не знаю, куда мы пойдём. Я просто хотела выбраться... в общем, решим на месте.
— Что? — удивляется он. — Никакого плана? Ни расписанного по минутам маршрута?
Я бью его полотенцем по затылку.
— Осторожней со словами, а то ещё придумаю.
— Боже, нет. Что угодно кроме этого.
Я думала, он серьёзно, пока он не оборачивается с полусмешкой на лице. Я снова его бью, но по-честному, я так рада этой полуусмешке, что готова заплакать. Это лучшее, что я видела за несколько недель.
Сосредоточься, Анна.
— Обувь. Мне нужна обувь.
Я обуваю кроссовки, беру зимнее пальто, шляпу и перчатки.
— Где твоя шапка?
Он щурится на меня.
— Мер? Это ты? Я не могу выйти без шарфа? Там холодно, мама?
— Ладно, замерзай до смерти. Посмотрим, забеспокоюсь ли я.
Но он вытаскивает свою вязаную шерстяную шапочку из кармана пальто и натягивает на голову. На этот раз его улыбка широкая и ослепительная, и она застаёт меня врасплох. Моё сердце останавливается.
Я пялюсь, пока он не перестаёт улыбаться. На его лице написан недоуменный взгляд.
На этот раз это я выдавливаю из себя лишь тихое:
— Поехали!
Глава 19.
— Вот оно! Вот мой план.
Сент-Клер следует глазами за моим взглядом к крупному куполу. Фиолетово-серое небо, то небо, что Париж видит каждый день с начала падения температуры, смягчает его мощь, лишая золотистого сияния, но мой интерес не становится меньше.
— Пантеон? — осторожно спрашивает Сент-Клер.
— Знаешь, я уже здесь три месяца, и до сих пор без понятия, что это.
Я запрыгиваю на зебру, ведущую к гигантскому зданию.
Сент-Клер пожимает плечами.
— Это пантеон.
Я останавливаюсь пристрелить его взглядом, и он толкает меня вперёд, чтобы я не стала жертвой синего туристического автобуса.
— О, точно. Пантеон. И как я сама не догадалась?
Сент-Клер глядит на меня уголком глаз и улыбается.
— Пантеон означает, что это место для могил — известных персон, людей, важных для страны.
— И всё?
Я как бы разочарована. В этом месте должны были, по крайней мере, короновать несколько королей или что-то в этом роде.
Он поднимает бровь.
— Я хочу сказать, что памятники и могилы можно найти по всему городу. Что особенного именно в этом здании? — Мы поднимаемся по ступеням, и полная высота приближающихся колон ошеломляет. Я никогда не подходила так близко.
— Не знаю. Ничего, наверное. Немного второсортно, так или иначе.
— Второсортно? Ты, должно быть, шутишь.
Теперь я оскорблена. Мне нравится Пантеон. Нет, я ЛЮБЛЮ Пантеон.
— Кто здесь похоронен? — требую я ответа.
— Э-м. Руссо, Мария Кюри, Луи Брайль, Виктор Гюго…
— «Горбун из Нотр-Дама»?
— Тот самый. Вольтер. Дюма. Золя.
— Ничего себе. Видишь? Нельзя утверждать, что это место не впечатляет. — Я узнаю имена, даже если не знаю, что именно сделали все эти люди.
— Я не впечатлен. — Он достаёт бумажник и платит за вход. Я пытаюсь расплатиться сама — все же это я предложила придти сюда — но он настаивает.
— Счастливого Дня благодарения, — говорит он, вручая мой билет. — Давай посмотрим на пару мертвецов.
Нас приветствует невообразимое число куполов, колон и арок. Всё огромное и круглое. На стенах громадные фрески святых, воинов и ангелов. Мы прогуливаемся по мраморному залу в благоговейной тишине, за исключением моментов, когда Сент-Клер указывает на кого-то важного как Жанна д'Арк или святая Женевьева, заступницы Парижа. По словам Сент-Клера, святая Женевьева спасла город от голода. Я думаю, что она была настоящей исторической фигурой, но слишком стесняюсь, чтобы спросить. Когда я с ним, я всегда знаю, как много не знаю.
С самой высокой точки центрального купола свисает качающаяся медная сфера. Ладно, тут уж от вопроса не устоять.
— Что это?
Сент-Клер пожимает плечами и ищет табличку.
—Я в шоке. Я думала, ты всё знаешь.
Он её находит.
— Маятник Фуко1. О! Конечно.
Он задирает голову в восхищении.
Табличка написана на французском, поэтому я жду объяснения. Его нет.
— Да?
Сент-Клер указывает на кольцо измерений на полу.
