Алекс Савчук - Прутский Декамерон-2, или Бар на колесах
Когда к восьми утра я возвращался в комнату и принимал душ, Тонька еще сладко спала. Я целовал ее в шею или в губы и при этом шептал: «Вставай скорее, лентяйка, кофе давно на столе, неужели ты не видишь, как поднялись пенки на сливках?!». При этих словах она вытягивалась под простыней во весь рост, до стона, затем, не открывая глаз, шептала чуть хриплым со сна голосом:
– Попрошу десерт подать в постель…
Если у нас еще оставалось время до завтрака, я нырял к ней, шепча: «Тошка-Кошка, полюби меня немножко» и брал ее, тепленькую, грубовато, словно насиловал (так ей нравилось)..
Затем, после душа, мы наперегонки мчались в столовую и едва успевали к завтраку. А сразу после завтрака мы вновь разлучались: я шел к морю загорать и купаться, а Тонька поднималась на крышу нашего санатория с еще одной отдыхающей, с которой она пару дней тому назад познакомилась, там они принимали солнечные ванны голышом…
Встречались мы вновь только к обеду: я возвращался с пляжа, а Тонька спускалась с крыши, хвастая своим равномерным по всему телу загаром. Вместе обедали, а потом, после обеда, в самое жаркое время, с 13 до 16 я спал, а Тонька лежала рядом и читала книгу.
Затем, когда жара немного спадала, мы отправлялись к морю, где, купаясь и ныряя, проводили примерно час-полтора, после чего я шел играть на бильярде или в теннис, и тогда Тоня сопровождала меня, неизменно одним лишь своим присутствием собирая в бильярдной рекордное количество игроков и болельщиков; а иногда она все с той же знакомой по имени Женечка, оставив меня ненадолго одного, делала обход курортных магазинчиков.
Следует отметить, что когда бы Тоня ни пришла, пусть в эту минуту у меня даже была ответственная партия, я всегда спрашивал, хочет ли она, чтобы мы ушли, и если она кивала, мы тотчас покидали бильярдную…
Игра в местной бильярдной шла незамысловатая – в американку, и все желающие, игроки, следует признать, довольно посредственные, сражались между собой на стандартный приз: бутылку вина. Только один из них, москвич Анатолий, пытался составить мне конкуренцию, и тот чаще проигрывал, а остальные стабильно несли свою дань в виде бутылки сухого – белого или красного, но чаще крепенького – «Било мицне» – самого употребляемого в здешних местах вина. Ради спортивного интереса я играл порой 20–25 партий подряд, пока не уставал, оставляя силы лишь для того, чтобы донести достаточно тяжелый выигрыш до своей комнаты…
Как-то раз Анатолий, распаленный игровым азартом, не выдержал и, подойдя к Тоне, стал умолять ее, чтобы она меня не забирала из игры, а дала ему возможность отыграться.
Тоня великодушно разрешила, тогда мы и сыграли с ним партию в пирамиду – на целый ящик вина. Тоня стояла рядом со мной и, должен сказать, если кому-то женщины своим присутствием играть мешают, то мне только наоборот – помогают, особенно, когда против тебя играет не очень сильный соперник; когда же я играю, например, в карты, присутствие рядом с собой женщины попросту исключаю…
Как и ожидалось, я таки выиграл ящик вина (у меня еще долго потом была от этого вина изжога, а уж пить его, наверное, до конца жизни не смогу), а Анатолий с этого дня перестал играть со мной на интерес, выгадывая время, когда я отсутствовал в бильярдной.
Порой встречались, конечно, на нашем участке курорта и хорошие игроки – залетные, чаще всего из расположенной неподалеку Одессы, которые были не ровня нам, любителям, – но до нашего уровня они не опускались, находя себе равных или же честолюбивых самовлюбленных фраеров с тугим кошельком; мне хватило ума не согласиться играть с одним из них, когда он мне предложил партию. Я ему просто сказал, что я любитель и с профессионалом играть не буду, и уж тем более на деньги.
После игры мы с Тоней отправлялись ужинать, затем шли на танцы или в кино, иногда в бар. Бывало также, что мы просто брали к себе в номер легкую закуску, фрукты, открывали бутылочку коньяка и проводили вечерок с какой-нибудь молодой парой с нашего этажа или же вдвоем…
Хотя нам и приходилось общаться со многими соседями по корпусу, мы вовсе не догадывались, какая бурная сексуальная жизнь кипит во всем этом огромном здании. (Об этом мне пришлось узнать несколькими днями позже)
Зато у меня появилась новая забота: с некоторых пор в минуты отдыха, когда мы оставались с Тоней наедине, она стала поглядывать на меня как-то странно: то нежно, а то загадочно-сосредоточенно, и я почувствовал, что она начинает влюбляться в меня. (Что ж, подспудно я понимал, что сейчас у нее такой период, когда, как описывал великий А.С.Пушкин «… и сердце ждет… кого-нибудь»).
А однажды ночью я проснулся и застал ее в слезах, а на мой вопрос «что случилось?» Антонина прошептала: «Боже, какая же я дура, кажется, я влюбилась в тебя», а затем еще добавила: «Чувствую я, отольется мне это море слезами».
«Отчего же она называет себя дурой, – удивлялся я про себя, – неужели в меня может влюбиться только дура?», а вслух, желая поскорее успокоить свою пассию, сказал ей так: «Возможно, и отольется, но только слезами счастья, Тоник. Так что прекрати плакать и давай радоваться тому, что имеем».
После этого разговора мы долго и страстно любили друг друга, потом, отдыхая после близости, наговорили друг другу массу нежностей, затем Антонина уснула, а я еще некоторое время лежал рядом, слушая ее дыхание, вдыхая ее запахи, все так же волнующие и возбуждающие меня, как и в первый наш день…
Но ее любовное томление, меня, признаться, несколько напрягало и даже немного пугало, потому что я и сам начинал чувствовать, что привыкаю к ней, и при этом неосознанно сравниваю с женой, причем эти сравнения было далеко не в пользу последней. Тоня была совершенно иная – тихая, спокойная, уравновешенная, уютная, домашняя – в этом плане само совершенство: засосет такая в топь семейного болота, не выплывешь. И тогда поневоле задумаешься: а по мне ли такая жизнь? А где роковые страсти, тягостные обманы, ужасные измены? Нет, конечно, Тонька это не моя суженая – взбалмошная, эксцентричная стерва, не испытывающая уважения ни к себе самой, ни, тем более, к другим, с которой каждый день – словно в бой. Антонина – женщина спокойная, предсказуемая и, к счастью, не слишком эмоциональная – являла собой полную противоположность моей жене, – великолепная будет кому-то супруга и, весьма вероятно, хорошая мать..
Но хватит о жене; и о Тоне я всерьез тоже больше думать не намерен. Наши отношения с ней, убеждал я себя, мы оба должны рассматривать лишь сквозь призму двухнедельного приключения, – и не более того. Конечно, я пытался создать в наших с Антониной отношениях максимум комфорта для взаимной радости и удовольствия, при этом старался окружить ее вниманием и заботой; на то оно и приключение – короткое и волнующее!
