Саджад Захир - Дочь куртизанки
— Неужели ты поймешь это только тогда, когда на твою шею наденут петлю из богатств этого Джавида?
Нафис с удивлением посмотрела на него:
— Салман, что ты болтаешь?
Салман вскочил.
— Так, значит, он влюблен в тетушку? Может быть, он полюбил меня или стал преданным учеником и последователем дядюшки? Нафис, он занят лишь тем, что расставляет сети, в которые ты когда-нибудь угодишь! Да и ты сама для него не такая уж важная добыча, ему нужны твои деньги, пойми это наконец.
Салман в сердцах плюнул в открытое окно, достал из кармана брюк пачку сигарет, вытащил одну, обламывая спички, стал прикуривать.
— Салман, ты к делу и не к делу ругаешь других, злишься, неистовствуешь. Я никогда даже не задумывалась над этим…
— А над чем ты когда-нибудь задумывалась? — вскричал он. — Расскажи мне, я хоть буду иметь представление.
Нафис молчала.
Это молчание бесило Салмана. Он прошелся из угла в угол, затянулся сигаретой, снова сел и заговорил наставительно:
— Нафис, подумай наконец, ради бога. Иначе ты накличешь на себя большие неприятности в жизни. А мозг тетушки работает именно в этом направлении.
— Салман, лучше не касаться того, что говорит мама. В конце концов, я не отвечаю за то, что думает или делает она, — недовольно ответила Нафис и отвернулась, и Салман заметил, что ее глаза наполнились слезами.
— Трудно с тобою — стоит завести серьезный разговор, ты тут же начинаешь плакать…
В дверь постучали.
— Кто там? — раздраженно крикнул Салман.
— Вас зовет госпожа, — послышался голос Гафура.
— Иду. Помни, наступит день, когда этот Джавид…
В дверях он столкнулся с Суман и умолк.
Он стоял неподвижно и, не отрываясь, смотрел ей в лицо.
— Простите, я… ухожу.
Суман улыбнулась его растерянности. Ей польстило его замешательство, причиной которого была она сама.
— Я пришла немного раньше обычного. Извините, я прервала вас… — Она вошла, села на тахту около шкафа и протянула руку за танпурой, показывая, что готова начать урок. Она слышала, как Салман упомянул имя Джавида. Что они говорили о Джавиде?
Нафис сидела надувшись. Салман остался у двери.
— Господин Салман, — сказала Суман, — не хотите ли вы послушать, как играет Нафис? Вы даже не знаете, каких успехов она добилась за это короткое время.
— Откуда мне знать, — усмехнулся Салман. — Во время уроков вы наглухо запираетесь.
Суман пристально взглянула на него. Неужели он все время, пока они занимались, бродил поблизости? Он даже пытался войти к ним? Иначе откуда ему знать, что дверь бывает закрыта?
— Сегодня я не буду петь, — сказала Нафис. — Спойте что-нибудь вы. — Нафис потянулась, зевнула и подобрала под себя ноги.
Салман вернулся и сел рядом с Нафис.
Вместе с дрожащей мелодией, родившейся на струнах танпуры, послышался голос Суман. Она пела о девушке, которую стыд перед людьми удерживает от свидания с любимым, и Салман слушал как зачарованный.
Эта женщина в белоснежном сари — Суман? Или чудесное творение других миров, чистое и чарующее существование которого утверждал каждый такт мелодии; на опьяненных музыкой глазах которой поднимались и опускались густые ресницы, будто пытались высказать всю свою беспомощность и стремление, словно говорили: я стремлюсь к тебе, мой любимый, но стыд перед людьми удерживает меня… Салману захотелось крикнуть, широко раскинуть руки и крикнуть: «Суман, тебе не нужно стыдиться, смелее, Суман, входи прямо в мое сердце»…
Послышалось шарканье ног, обутых в домашние туфли, и Суман перестала играть. Салман насторожился. Нафис на диване вытянула шею и внимательно смотрела на дверь.
В комнату вошла госпожа.
Суман встала и положила танпуру. Госпожа чуть заметно кивнула ей и тут же обратилась к Салману:
— Салман, тебя не дозовешься. Я еще за завтраком велела тебе сходить в Аминабад и купить фрукты… На слуг ни в чем решительно нельзя положиться. А ты до сих пор прохлаждаешься здесь… А почему Нафис надулась?.. Держи вот десять рупий и иди побыстрее… Я спрашиваю — почему у Нафис такая кислая физиономия? Нездоровится? Не болит ли голова, дочка? Сколько я тебе дала? Десять? Держи вот еще — одиннадцать, двенадцать… Нет, это бумажка в две рупии! Значит, тринадцать, четырнадцать, держи еще — пятнадцать… Нилам! Ума не приложу, что сталось с этой Нилам после поездки в Найниталь. Эй, Нилам! Принеси-ка корзинку для фруктов! Я ведь говорила, что на слуг решительно нельзя положиться. Да смотри, Салман, выбери манго получше…
— Получше? В эту пору… — Салману совсем не хотелось идти, — где же найдешь в эту пору хорошие манго? Лучше пришлите сюда Кхуджри, я дам ему записку к Атаулле. Он пришлет самые лучшие.
— Так ты едешь или нет? Или я отошлю машину… По-моему, дочка, тебе надо лечь в постель… Вот, возьми корзину… Если увидишь яблоки, тоже прихвати. Нилам, шкаф вымыла? О чем это я говорила? Ах да. Ты приляг, дочка. Нилам, я тебя спрашиваю — вымыла шкаф? Ну что ты уставилась на меня?
— Да, госпожа, — шепотом ответила Нилам и вышла. Суман заметила, что лицо девушки совсем пожелтело, под глазами появились темные круги, а руки дрожали.
Салман взял корзинку и, укрывшись за мощной фигурой тети, с тоской посмотрел на Суман. Он поднял руку и попрощался с нею. Суман опустила глаза.
Госпожа села на диван. Она и не собиралась уходить. Не обращая внимания на Суман, будто той и не было здесь, она наклонилась над дочерью.
— Я с самого начала была против этих уроков пения, — сказала она. — У тебя и так слабое здоровье. Стоит что-нибудь сказать Юсуфу, как ты готова забыть обо всем на свете… Навязал тебе это пение…
— Оставьте, мама! — поморщилась Нафис. — Ничего он мне не навязывал. И здоровье у меня, как у всех.
Ответ Нафис несказанно обрадовал Суман.
Госпожа приподняла брови. Нафис никогда так не разговаривала с ней. Не хватало только, чтобы она открыто стала защищать Юсуфа, да еще при посторонних.
Она покосилась на Суман и пошла к двери.
— Делай что вздумается. Пой, танцуй… А сляжешь — знать ничего не захочу, пусть тебя твой Юсуф лечит. Гафур! Где этот Гафур? Принес из магазина шелковых тканей совсем не тот счет. Перестал смотреть, что ему там пишут. Гафур! И этот исчез? В этом доме каждый чувствует себя падишахом, не меньше… — И она удалилась.
Суман подсела ближе к Нафис и ласково спросила:
— Вы чем-то взволнованы?
— Все ругают меня. Все. А что я им сделала? — Она достала из сумочки надушенный платок и, закрывшись им, разрыдалась.
— Нет, не все. — Суман ответила ей серьезным тоном. — С вами ссорятся только ваши друзья. Другие будут всегда и везде поддакивать вам, льстить и говорить только приятное…
