Фейрин Престон - Аметистовый взгляд
Брэди продолжал остроумно комментировать происходящее, а Марисса собрала в кулак все свои силы, чтобы не попасться на забрасываемую им наживку. Ведь ясно: если бы она рассмеялась, холод, который она нагоняла в их отношения, исчез бы навсегда.
Вдруг Брэди многозначительно присвистнул. На этот раз Мариссе изменила ее сдержанность.
– Что такое? – едва не подпрыгнула она.
– Сейчас выставили ожерелье, которое очень подойдет к твоему платью, – пояснил Брэди, в глазах которого вспыхнул азартный огонек.
Ожерелье состояло из литых золотых шариков с единственным овальным рубином в центре. Хотя Марисса давала себе слово сохранять невозмутимость, эта вещь явно заинтересовала ее.
– Какое необычное!
– Необычное, – передразнил Брэди. – Оно потрясающее! И обязательно должно принадлежать тебе.
Он вскинул руку, вклиниваясь в толпу конкурентов, пока еще неуверенно предлагающих ставки.
– Что ты делаешь? – недовольным свистящим шепотом произнесла Марисса.
Брэди наклонился к ее уху и ответил вполголоса:
– Я же сказал, что хочу купить тебе это ожерелье, но вовсе не потому, что оно дополнит этот наряд.
Присутствие духа, которое Марисса так мужественно пыталась сохранить весь этот вечер, с того момента, как она увидела Брэди, прислонившегося к своему джипу, в один момент изменило ей. Со смешанным чувством радостного волнения и страха она ожидала, что он скажет.
– Это ожерелье напоминает мне украшения, которые носили женщины древнего Крита. Климат там был жаркий, и они предпочитали облегающие платья из тонких тканей, начинавшиеся от талии.
Рассказывая, он следил за торгом, в нужные моменты поднимая руку. Но его внимание не отвлекалось от Мариссы более, чем на секунду.
– Так вот, на Крите грудь почиталась символом женской красоты. Критянки подкрашивали соски соком ягод и умащивали их ароматическими маслами.
Брэди прервал рассказ, спокойно обозначая жестом, что готов поднять цену, и продолжал:
– Мне всегда было интересно, для чего они пользовались соком: только как краской или чтобы привлечь вкусом фруктовой мякоти своего любовника. Как по-твоему?
Нет, этот жар поднялся в груди Мариссы против ее воли. И она не хотела попасть в расставленную им ловушку.
Брэди еще раз махнул аукционеру. У Мариссы закружилась голова, и ей показалось, что она чересчур много выпила.
Цена ожерелья вздымалась вверх, круг претендентов на него сузился до двух человек – Брэди и еще одного мужчины. А Брэди продолжал нашептывать на ушко Мариссе:
– Ты, конечно, сводишь меня с ума и без всяких ухищрений. Вчера вечером, когда ты шла ко мне в одних туфлях, трусиках и чулках с поясом, твои груди так соблазнительно покачивались, а соски выделялись так отчетливо…
Он снова вскинул руку.
– Я выиграл. Ожерелье твое, Марисса…
– Поздравляю, Брэди! – Пол потянулся через стол, чтобы пожать ему руку.
– Марисса, как тебе повезло, – воскликнула сияющая Сиси.
– Сиси, – с укором посмотрела на нее Марисса.
– Ой, извини. Вполне естественно было предположить…
– Ваши предположения верны, – вмешался в разговор Брэди. – Ожерелье будет прекрасно смотреться на Мариссе. По правде говоря, мне не терпится устроить примерку в сугубо приватной обстановке.
Кэтти переводила взгляд с Мариссы на Брэди, улавливая в этих словах скрытый подтекст, какие-то подводные течения в отношениях этих людей. Ей хотелось как-то сгладить ситуацию.
– Марисса, ожерелье чудесно гармонирует с твоим платьем, – заявила она.
– Я никогда не считала, что это платье требует каких-либо украшений, – заметила Марисса.
– А может быть, это и справедливо, – сказал Брэди, в задумчивости глядя на нее. – Тогда придумаем, подо что его носить. Извините, мне надо расплатиться.
Марисса с облегчением отметила, что вечер близится к концу. Она надела на лицо заученную улыбку и поклялась себе сохранить ее до конца.
Брэди вернулся с черным кожаным футляром для драгоценностей, в котором было ожерелье. Пока все соседи по столу рассматривали его приобретение, Брэди наклонился к Мариссе.
– Мне собирались доставить его завтра, но я хотел заполучить его на сегодняшнюю ночь.
Весь этот вечер Марисса старалась быть сильной, но Брэди непрестанно воздействовал на нее, словно брал пример с той достопамятной бури и ее неукротимого натиска. И Марисса уже не знала, сколько ей удастся выдерживать такой напор. Шум человеческих голосов в зале слился в настоящую какофонию. Гости обменивались впечатлениями, аукцион явно удался.
– Брэди, дальше – твоя скульптура, – объявила Сиси.
Марисса заметила, как Кэтти повернулась к Полу.
– Как бы мне ее хотелось! – прошептала молодая женщина. – Как по-твоему, цена подскочит очень высоко?
Нежно глядя на свою юную жену, Пол произнес:
– Цена будет астрономическая. Но вы с младенцем получите от меня этот подарок.
Кэтти слегка зарделась, посмотрев на Пола с обожанием.
Марисса сосредоточила взгляд на Поле с Кэтти и скульптуре, стоявшей у них за спиной. Она вдруг почувствовала нестерпимую боль, такую внутреннюю пустоту, которую трудно было скрыть под самой искусной улыбкой.
«Но почему теперь мне так больно?» – спрашивала она себя. Ведь она наблюдала за ореолом счастья, окружавшим Кэтти не первый месяц. Она видела, как боготворил жену Пол, находясь вне себя от радости в ожидании скорого отцовства. И эта скульптура, олицетворяющая нежность и любовь, тоже была для нее не нова.
Но теперь вид этой скульптуры рядом с этой счастливой парой почему-то сделался для Мариссы невыносим.
Она почувствовала, как Брэди коснулся ее руки.
– Что с тобой, дорогая?
– Ничего.
Само это слово показалось ей горьким на вкус. Именно ничего, ничего нет в ее жизни. Ничего не ждет ее впереди. Ни с чем оставил ее Кеннет.
– Ты так побледнела… Может быть, тебе душно?
В голове у Мариссы все-таки остались капли здравого смысла. Она почувствовала мощный прилив спасительного адреналина. Силы сразу же прибавились, и она снова приготовилась держать круговую оборону. Сработал длительный опыт утаивания своих чувств, и самообладание вернулось к ней относительно легко. Но внутри, под безмятежно-холодной маской светской красавицы, продолжалась, стремясь вырваться наружу, страстная борьба.
– Я чувствую себя прекрасно.
Брэди внимательно присматривался к ней, он был растерян и обеспокоен. Но ясно было одно: Марисса на несколько минут расслабилась, отчего на ее лице проступило необъяснимое страдание, однако теперь она снова овладела собой. И теперь никакими клещами из нее невозможно было вытянуть признания.
