Карен Роудз - Сверкающий прибой
Из-за их столика в «Лахайна Палмз» открывался вид на лодочный причал в конце небольшой гавани. За причалом виднелся широкий пролив, разделявший острова Мауи и Ланаи. Из дальнего конца зала до них доносились звуки гавайской музыки. Обрюзгший певец жалобно тянул что-то в микрофон.
— Да, это не Эдди Комейк, — заметил Рэнд, изучая довольно пространное меню.
— Спасибо и за это, — рассеянно пробормотала Элис. Названия блюд были написаны по-гавайски, и она чувствовала себя здесь иностранкой.
Рэнд взглянул на нее поверх меню.
— Тебе ведь не нравится Комейк?
— Мне не нравится его манера неожиданно появляться везде, где оказываюсь я.
«Как яхта с красно-оранжевым парусом, которая так тебя раздражает», — чуть не добавила она, но очень уж не хотелось омрачать такой замечательный вечер.
— Ну же, посмотри вокруг, — улыбнулся Рэнд. — Ведь его здесь нет, не так ли?
Элис улыбнулась ему в ответ, пытаясь показать, что ее развеселила эта шутка. Но на самом деле она боялась оглянуться вокруг. Элис вовсе не удивилась бы, обнаружив за соседним столиком пожирающего ее глазами Эдди.
— К тому же, если подумать, — продолжал Рэнд, — Комейк ведь тоже имеет все основания удивляться тому, что ты вечно оказываешься именно там, где появляется он.
— Тогда я лучше не буду об этом думать, — сказала Элис, пытаясь прогнать от себя мысль, что Рэнд выгораживает вездесущего певца.
В «Лахайна Палмз», судя по правой колонке меню, явно гордились своей кухней. Еще неделю назад цены ужаснули бы Элис. Независимо от того, кто платит за ужин, она постаралась бы выбрать самые дешевые блюда. Но вознаграждение за находку амулета резко изменило ее взгляд на подобные вещи. Поэтому сейчас Элис, не обращая внимания на цены, пыталась найти в меню что-нибудь такое, что смогла бы произнести.
— Я, пожалуй, хочу пуху, — решилась наконец Элис.
— Угря? — уточнил Рэнд, не отрывая глаз от своего меню.
Глаза Элис расширились. Она быстро пробежала глазами по названиям блюд в поисках замены.
— Или, может быть, лучше махимахи.
— Дельфина?
Элис даже содрогнулась.
— А что будешь ты?
— Хапуупуу. Черноморский окунь.
— Звучит заманчиво, даже слишком.
Официант приблизился к их столику и, приняв заказ, отошел, унося с собой меню. Рэнд сложил руки на краю стола — теперь ничто не отвлекало его от Элис. Он долго и внимательно смотрел на свою спутницу, освещенную нервным, колышущимся пламенам свечи.
События прошлой ночи вдруг вернулись к Элис в виде напоминавших сновидения, но в то же время странно отчетливых образов, слившихся в единую волну чувств и ощущений. Тихое воркование голубей. Шелест прибоя. Прикосновения Рэнда. Тяжесть его сильного тела. Слова, уносимые ветром.
Рэнд поднял бокал с вином, словно собираясь произнести тост, но для этого тоста не требовалось слов. Выражение его лица говорило Элис, что, если бы они не находились в общественном месте, Рэнд немедленно поцеловал бы ее.
Она тоже подняла бокал, держа его за тонкую ножку, и тут же почувствовала, как что-то внутри ее словно сливается с Рэндом. Они словно стали двумя концами одного камертона. Оба отпили вино из бокалов, не сводя глаз друг с друга. Затем Элис снова подняла бокал, глядя, как преломляется в прозрачной жидкости пламя свечи.
— За тебя, Рэнд, — тихо, так, чтобы их не услышали за соседними столиками, произнесла она. — Ты дал мне нечто такое, что будет со мной всю жизнь.
Рэнд вздрогнул, словно слова Элис разрушили прекрасный мираж, витавший над их столиком. Он крепко сжал ее руку, прежде чем она успела поднести бокал к губам.
— Что?.. — выдохнул он.
Элис замерла. Рэнд так крепко стиснул ее пальцы, что, казалось, сожми он чуть сильнее, и треснет ножка бокала, который по-прежнему держала Элис. Рэнд смотрел на нее умоляющими глазами. Десять секунд. Двадцать.
— Рэнд… пожалуйста, отпусти.
Сначала слова Элис, казалось, не дошли до его сознания. Потом он удивленно посмотрел на их руки и тут же убрал свою. Теперь Рэнд сидел, крепко стиснув зубы и глядя на белую скатерть. Она никак не могла понять, что с ним происходит.
— Прости меня, Элис, — с усилием произнес Рэнд. — Я вовсе не хотел так распускаться. Вообще-то мне это не свойственно. Просто слова твои прозвучали так, словно мы больше не увидим друг друга.
— Завтра после праздника я возвращаюсь в Нью-Йорк. Ты ведь знал об этом.
Рэнд кивнул.
— Да. Но я ведь не могу вернуться туда. Я должен держать Томми как можно дальше от Элейн Филдинг, пока не закончится процедура усыновления. А это может продлиться несколько месяцев. Много месяцев. Мы будем жить здесь, на Мауи, и в небольшой квартире в Сан-Франциско, которую я снимаю, потому что часто бываю там по делам.
Элис почувствовала радостное волнение. Она чуть не рассказала Рэнду, что собирается перебраться на Вест-коуст и открыть там галерею, причем начнет готовиться к этому сразу же по возвращении в Нью-Йорк. Но в последний момент испугалась, что Рэнд станет расспрашивать, за счет чего она собирается финансировать это мероприятие.
И снова внутри ее началась борьба. Сердце подсказывало поделиться с Рэндом всем, что касалось амулета со стрекозой. Ей очень хотелось услышать, что он ничего не знал о похищенном сокровище, скрывавшемся в тайнике купленной им чайницы Токугавы. Но здравый смысл заставлял повторять вновь и вновь совет отца — «доверяй всем, но никогда не раскрывай карт».
В конце концов Элис решила быть осторожной и ничего не сказала о драгоценности, скрывавшейся внутри безвкусного ожерелья. Больше всего Элис боялась, что это вовсе не является для Рэнда секретом. Она успела полюбить Рэнда, но все же никак не могла заставить себя безоговорочно ему доверять.
Сомнения мучили ее. Неужели постоянные обманы Роба навсегда убили в ней способность верить мужчинам?
— Рэнд, последние два дня прошли слишком сумбурно, — сказала Элис, судорожно пытаясь привести в порядок свои мысли. — Ты был все время обеспокоен, постоянно думал о детективе миссис Филдинг, который пытается раскопать — и кто знает, возможно, даже сфабриковать — нечто, что может помешать тебе усыновить Томми.
— Это вполне реальная угроза, Элис.
— Нисколько в этом не сомневаюсь. И, будь я на твоем месте, я ради Томми вела бы себя точно так же. — Элис сделала большой глоток вина и чуть прикрыла глаза, ожидая, пока почувствует его успокаивающее действие. — Я хочу сказать, — продолжала она, — что эти дни были для нас обоих какими-то сумасшедшими. Может быть, того, что мы чувствуем друг к другу, на самом деле нет. Может, мы только обманываем сами себя, считая, что любим друг друга, чтобы не смотреть в лицо реальности, отодвинуть от себя все страхи и тревоги, которыми полна наша жизнь. Может, все не так, как нам кажется.
