Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1
— Нет, никогда.
— О'кей, хорошо, ты допускаешь, что это необычное поведение для него. Но оно также необычно и для Терезы. Она слишком загружена работой, чтобы скакать из постели в постель.
Я попытался понять, что он подразумевает под этим, но не смог.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что сегодняшняя сцена больше похожа на странную случайность, чем на первый миг большой страсти.
— Мне кажется, ты неправ, — произнес я. Губы мои онемели, и я с трудом мог произносить слова. — Я полагаю, что она сильно влюбилась в него.
— Почему?
— Она показала ему свои картины. — Я с трудом произносил эти слова. Моя рука автоматически потянулась к стакану бренди.
— Господи Иисусе, — пробормотал Кевин с отвращением.
— Да неужели она не видит, что Нейл самый большой в мире обыватель. Для него искусство — это чековые книжки и балансовые отчеты.
Раздавшийся в холле дребезжащий звук дверного интеркома заставил нас сильно вздрогнуть. Стакан невольно дернулся в моей руке, и бренди расплескалось на стол.
— Оставайся там, где сидишь, — сказал Кевин, — я разберусь с этим.
Но я пошел за ним в холл.
— Да? — спросил он, нажимая кнопку интеркома.
Последовала пауза. Ничего не было слышно. Подойдя поближе, я услышал, как Кевин коротко ответил:
— Послушайся моего совета. Ты и так причинил неприятностей сегодня более, чем достаточно.
Я попытался вмешаться в разговор и спросил:
— Тереза?
Внизу в вестибюле кашлянул Корнелиус.
— Поднимись, — сказал я и прервал связь.
Кевин посмотрел на меня скептически.
— Ты уверен, что сможешь держать себя в руках?
— Да, я хочу его убить, но не буду этого делать. Теперь я даже рад, что находился в слишком глубоком шоке и не избил его прямо там. Ты прав, Кевин. должно же быть какое-то объяснение всему этому. Не могу поверить в это. — Я остановился, чтобы вытереть пот со лба, но в конце концов смог выговорить только:
— Я больше не работаю на Ван Зейла. Все кончено, так же как и дружба с Нейлом. Если бы я только смог взять с собой в Германию Терезу…
— Увезти Терезу в Германию?
— Да, я собираюсь работать в Европе. Они набирают банковских служащих для помощи при восстановлении немецкой экономики. Я собираюсь работать на новую Европу. Я все сделаю правильно.
— Но Сэм… Тереза не может работать вне Америки, в изоляции, в другой стране, языка которой она не знает!
— Но она не будет изолирована! Я женюсь на ней, конечно, я женюсь на ней. У нас будет милый дом с одной из таких современных кухонь, где она сможет готовить свои креольские блюда. У нас будет трое или четверо детей и… что ты так на меня смотришь?
Зазвонил звонок и, резко отвернувшись от Кевина, я открыл дверь. Корнелиус, холодный и учтивый, прошел мимо меня, не сказав ни слова, и остановился под центральной люстрой в холле. Его руки были глубоко засунуты в карманы брюк. Он съежился в своем велюровом пиджаке, словно на улице было ниже пуля.
— Сэм, пожалуйста, могу я поговорить с тобой наедине? — спросил он, не глядя на Кевина.
— Нет.
— Но…
— Нет, проклятье, нет! Прекрати спорить и пойдем в гостиную.
Мы прошли в гостиную.
— Тебе налить бренди? — спросил Кевин.
— Нет, спасибо. Кевин, какого дьявола ты влез во всю эту историю?
— Я могу задать тебе тот же вопрос! Мы не можем понять, каким образом ты и Тереза очутились в одной постели. Как это случилось?
Корнелиус повернулся ко мне лицом.
— Сэм, ты действительно хочешь обсудить нашу очень личную проблему в присутствии человека, которому женщины совершенно не интересны, и поэтому не понимающего ни слова из нами сказанного?
— Мне очень интересны женщины, — парировал Кевин, собираясь уходить. — Возможно, даже больше, чем вам. Но ты прав, мне не интересно соблазнение девушки моего лучшего друга. Я оставляю такого рода развлечение всецело мужчинам вашего сорта.
— Останься там, где стоишь, Кевин, — сказал я отрывисто. — Он попытается избавиться от тебя, поскольку запланировал провести разговор так, что в нем нет места третьей стороне.
Корнелиус весьма неожиданно сел на край софы, и Кевин, ни слова не говоря, принес из гостиной третий стакан и наполнил его бренди. Мы сидели и пили в полной тишине, и, когда я увидел, что Корнелиус пьет больше нас, я почувствовал себя лучше. Как только нервы мои успокоились, я сказал:
— Хорошо, я слушаю. Говори. Но говори правду, потому что если ты начнешь лгать мне, я…
— Хорошо, — быстро прервал меня Корнелиус, — хорошо, хорошо.
Я ждал. Кевин ждал. Корнелиус, выглядевший невероятно несчастным, в конце концов произнес:
— Это была чистого рода случайность. Я потерял душевное равновесие. Личные проблемы. Знаете, я люблю свою жену, и если вы думаете, что я на грани развода, то весьма далеки от истины.
Никто с ним не спорил. Мы продолжали пить и ждали.
— Мне надо было с кем-нибудь поговорить, — произнес Корнелиус, — но никого подходящего не было. Может быть, мне нужна была девушка по вызову, но потребности в сексе у меня не было, и вообще я не одобряю такие вещи. В конечном итоге я решил пойти к тебе, Кевин, потому что ты всегда поддерживаешь меня в депрессии.
— Подумай, — перебил его Кевин. — То ты считаешь меня идиотом из-за моих сексуальных наклонностей, то жаждешь моего общества.
— О, черт! Послушай, я прошу прощения…
— Ладно, забудем это. Продолжай. Ты хотел поговорить со мной и поэтому приехал ко мне домой и спросил Терезу. Послушаем, как ты это объяснишь.
— Я только спросил, где она, а хотел поговорить с тобой. Но ты был в таком поганом настроении, что не дал мне ничего сказать.
— Звучит неправдоподобно, — ответил Кевин, — допустим, что это правда. Но не мог бы ты объяснить, почему Тереза провела по меньшей мере два часа за приготовлением ужина для тебя, если уж твой визит был столь неожидан.
— Не думаю, чтобы она готовила специально для кого-то. Она сказала, что для нее кулинария — своего рода терапия. Она любит готовить, когда у нее не идет работа. Она сказала, что у нее общая депрессия, из-за чего она и отменила встречу с тобой, Сэм.
— Таким образом, вы сели на кухне, — проговорил я, болезненно вспоминая остатки филе баллис и бутылку красного калифорнийского вина, — и поужинали.
— Тем не менее все это происходило достаточно далеко от мансарды, — цинично вставил Кевин. — Что случилось потом?
— Я не могу сказать, что мне очень хотелось разговаривать, но я был благодарен ей за «моральную терапию» и счел необходимым завязать беседу. Я спросил, видела ли она ретроспективу Брака в Музее современного искусства. Какое-то время мы болтали о современном искусстве. Я признался ему, что купил картину Кандинского для своего офиса.
