Сьюзан Ховач - Грехи отцов. Том 1
Я видел аккуратные, яркие и завораживающе подробные картины жизни небольших американских городов, маленькие белые дома, ряды зданий и угловой бар, а на заднем плане, тем где были горы, на холме белел маленький костел. Каждая деталь была выписана с утонченным, изысканным вниманием, и я понял, какая острая тоска сквозила в этой манере изображения воссозданного прошлого, у меня пересохло горло, потому что я увидел, что Тереза достигла в своем искусстве невозможного. Она могла свободно переходить из одного мира в другой. Зеркало не представляло для нее преграды. Передав на полотне сущность своего прошлого, она нашла в нем корни настоящего, разрешив тем самым вечную американскую дилемму, которую мне не удалось решить.
— Он никогда не поймет, — сказал я ей, — никогда.
Ответа не последовало. Я медленно повернулся лицом и был шокирован открывшейся мне картиной. Она была ужаснее, нежели я ожидал. Мужчина рядом с Терезой был не Джек. Это был Корнелиус.
Тереза была сильно напугана. Ее пальцы зажали простыню, прикрывая грудь, как будто она забыла, что я привык к ее наготе, а в ее широко раскрытых темных глазах застыл ужас. Она попыталась что-то сказать, но не нашла слов, точно передающих ощущения.
Я продолжал смотреть на нее, когда она мягко соскользнула с кровати, завернувшись в простыню, и стала собирать его одежду с пола. Это была обычная одежда богатого светского человека: белые брюки, спокойного тона рубашка, открывающая шею, легкие кожаные мокасины и вельветовый пиджак. Он выглядел таким молодым, но молодым и сильным, а не молодым и ранимым. Его губы были крепко сжаты, красивые глаза потуплены, движения быстры и сдержанны. Одеваясь, он повернулся к ней спиной, чтобы посмотреть на меня, но я ничего не чувствовал — ни ярости, ни боли, ни гнева. Я был в шоке. Я просто онемел и пристально смотрел, как он подошел вплотную ко мне и сказал в своем обычном фамильярно-жестком тоне:
— Я был не прав. Прошу прощения.
— Забирай ее, — сказал я потрясенно. — Она твоя, ублюдок.
И прежде, чем что-либо еще сказать, я оставил их и, спотыкаясь, вышел из дома.
Шел дождь. Я дошел до конца квартала и остановился, не будучи в состоянии понять, где я. Такси нигде не было. Виллидж сверкал множеством ярких огней и освещенных окон, делая заметными фигуры людей, пытающихся скрыться от дождя. Позже я понял, что очутился на Восьмой улице западнее Пятой авеню, поскольку не помнил, чтобы шел на восток от дома Кевина. Ко мне стала приставать проститутка, но я был не в состоянии понять, чего она от меня хочет. Где-то поблизости из открытого окна лилась песня Фрэнка Синатры.
Позже я сообразил, что нахожусь в поезде метро, головокружительно несущемся в центр города, на площади Геральда я поднялся на поверхность, поскольку понял, что иначе мне станет совсем плохо. Меня стошнило в сточную канаву, я проковылял несколько метров, и меня опять вывернуло. Люди смотрели на меня как на бродягу из ночлежки на Бауэри, но вскоре другая проститутка стала приставать ко мне, и я перешел дорогу, чтобы отвязаться от нее. Стоя и поеживаясь среди светящихся городских огней, я чувствовал себя частью отвратительного полотна, где ад на земле закован в цемент и отгорожен лишь дверями с надписью НЕТ ВХОДА.
Мне как-то удалось поймать такси.
— Парк-авеню… — Я не мог ясно говорить, во рту стоял привкус рвоты. Машина мчалась по Тридцать четвертой улице, я всматривался в мелькание окружающего мира за окном, как бы ища хоть проблеск живой природы, но все, что я видел — это блеск громадины Эмпайр Стейтс Билдинг и струящийся от него искусственный свет, рассекавший мрак ночи.
Расплатившись с таксистом около своего дома, я вышел из машины и буквально наощупь нашел дорогу в вестибюль.
— Сэм, это ты, наконец-то!
Это был Кевин. Я совершенно забыл о нем. И, остановив на нем взгляд, машинально фиксируя все в памяти, я увидел человека, на котором обыкновенная одежда выглядела щегольски. Приятные морщинки в углу глаз, не нуждающихся в очках, нижняя челюсть борца завершали образ человека, пользующегося большим успехом. Рассматривая его как постороннего, я понял, что совсем его не знаю. Давно, в Бар-Харборе, мы могли делиться друг с другом всеми обычными юношескими секретами и мыслями, но впоследствии у нас не было ни одного серьезного разговора. Он бросил только один взгляд на мое лицо и понял, что произошло.
— Ты дурак, — проговорил он. — Я только старался предостеречь тебя.
— Ты перестарался.
Некоторая, почти незаметная перемена в его поведении сняла с него маску жизнерадостности, и я впервые в жизни увидел его не шумным экстравертом, а загадочным человеком, автором пьес, написанных верлибром, которые я не понимал.
— Разреши подняться к тебе, — сказал он, — тебе надо чего-нибудь выпить.
— Я привык оставаться один.
— Нет, не сейчас.
У меня не было сил спорить с ним. Мы молча поднялись на лифте в мой пентхауз. В гостиной я тяжело опустился на диван, пока он наливал бренди. Но лишь когда он сел напротив, я понял, насколько благодарен ему за то, что он остался. Ярость вновь захлестнула меня, и мне бы не хотелось оставаться одному.
— Что же я наговорил по телефону? — спросил он. — Наверное, это произошло потому, что я был очень расстроен.
— Расскажи мне, я хочу все знать точно.
— Он появился в восемь часов. Тереза готовила ужин и, услышав звонок в дверь, я решил, что это ты. Я разрешаю Терезе пользоваться кухней в мое отсутствие. У меня были планы на тот вечер, но меня подвели. Поэтому я был дома, когда он приехал. Он смутился, увидев меня в дверях, и даже пытался объяснить свое появление, но я оборвал его, сказав, что не хочу его слушать и что у меня много своих проблем. Потом я закрылся в своем кабинете и попытался работать, но, конечно же, безуспешно.
Я выпил свой бренди, и Кевин налил мне еще.
— Послушай, Сэм, — сказал он, — я понимаю, это для тебя большая катастрофа, но если между тобой и Терезой что-то есть, Бога ради разберитесь, можете ли вы продолжать свои отношения. Подожди, послушай меня, единственное, на чем можно остановиться в этой неразберихе, так это на том, что ситуация не просто ужасная, она необъяснимая.
— Да, совершенно неподдающаяся объяснению. Подумай только, мы оба достаточно хорошо знаем Нейла и понимаем, что он не является обычным прожигающим жизнь миллионером, как Джейк, который проводит время в вечном поиске кого-нибудь, чье воображение можно поразить. Он однолюб. Ты когда-нибудь раньше слышал, чтобы он был нечестен по отношению к Алисии?
— Нет, никогда.
— О'кей, хорошо, ты допускаешь, что это необычное поведение для него. Но оно также необычно и для Терезы. Она слишком загружена работой, чтобы скакать из постели в постель.
