Вероника Кузнецова - Горбун
Я почувствовала, что обижу его, если откажусь от его общества.
— Ни боже мой! — с живостью сказала я.
Дружинин встрепенулся и вопросительно взглянул на меня.
— Явно из классики.
— Когда же нет, — согласилась я.
— Это не из "Мёртвого озера". Что вы читаете?
— Отгадайте.
— Скажите что-нибудь ещё.
— "Какую я сегодня кулебяку ел, господа, просто объяденье!", "Бери пистолет, а то я убью тебя стулом", "Перед смертью попробуем спрятаться за печку".
Горбун рассмеялся.
— Островский. "Бешеные деньги", — определил он.
— Святая правда. Так мы идём или нет?
— Разве вам здесь не нравится? — спросил мой непостоянный спутник. — Зачем уходить?
— А говорят, что только женщины полны противоречий! — воскликнула я. — Вы же меня убить хотели за то, что я ненадолго задержалась, а теперь сами убеждаете остаться. Как это понимать, Леонид?
— Я не убеждаю, а предлагаю, — поправил меня горбун. — Здесь прекрасно, а десять минут роли не играют. Поговорим лучше об Островском. Я задумал перевести две-три его пьесы на датский, но не знаю, как к ним подступиться. "Ни боже мой", "когда же нет" любого переводчика сведут с ума.
— Интересно, как бы вы перевели выражение "стракулист чахлый"?
— Это не из "Бешеных денег", — возразил Дружинин.
— Вы помните пьесу наизусть?
— Нет, но всё равно там некому это сказать.
— Ваша правда, — сдалась я и села рядом с ним на скамейку. — Это из "Семейной картины".
— Не помню, — признался горбун. — А вы предпочитаете классику, Жанна? Почему?
— Хочется отвлечься от наших неурядиц, а не погружаться в них. А почему вы думаете, что я предпочитаю классику?
— По цитатам.
— Разве можно цитировать современные произведения? — улыбнулась я. — Мне бы тогда пришлось говорить, что я балдею от пейзажа и ловлю кайф в тени этого куста.
— Негусто, — определил Дружинин. — Я знаю больше.
— Тогда воздержитесь, по крайней мере, от цитирования "Москвы-Петушков", — попросила я.
— Это я обещать могу.
— Однако пора идти, — сказала я так решительно, что горбун без возражений встал.
— Если вы переживаете за Ирину, можно позвонить, — предложил он.
— Можно, — согласилась я. — Только к чему звонить, если мы сейчас сами придём.
"Сейчас" обернулось в час или около того, потому что Дружинину захотелось пройти по самому короткому пути, и этот путь завёл нас очень далеко от дома.
— Ночь прошла спокойно? — спросил мой спутник, пока мы брели по дороге, обычно пустынной, но сегодня оживляемой отдельными прохожими.
— Да. Почему вы спрашиваете?
— Я не мог себе простить, что уехал. Надо было остаться ночевать в машине перед домом.
Я промолчала, потому что он, и правда, мог бы ночевать в машине, а не оставлять меня одну во власти страха и убийц. Горбун следил за мной краем глаза, но ответа так и не дождался.
— Всё было тихо?
— А что должно греметь? Грозу не обещали.
— Если б обещали, то её бы точно не было, — напомнил горбун. — Верная российская примета. — Я имел в виду людей. Никто не подходил к дому?
На меня напало ужасное упрямство. Раз он так равнодушен к моим бедам, то незачем ему знать о старушке и неизвестном на веранде, если неизвестный там действительно был.
— Никто не стучался в дверь?
Я недоверчиво покосилась на него. Откуда он знает, что стучались?
— Почему кто-то должен стучаться?
— Потому что на столе лежал топор, — объяснил Дружинин.
— У меня нет привычки встречать гостей ударом топора по лбу, — призналась я.
— Не прозвучало ли в вашем голосе сожаление? — с досадой спросил горбун. — Что всё-таки произошло?
— Ничего не произошло, — твердила я, словно от того, удастся мне скрыть визит старушки или не удастся, зависела моя жизнь.
— Значит, никто не приходил? — разочарованно произнёс Дружинин.
— Кто же мог придти? — стояла я на своём.
Горбун помрачнел и некоторое время шёл молча.
— Я совсем забыл вам сказать, Жанна, — спохватился он. — Пришли Нонна, Петер с дочерью и Ханс. Вы рады их видеть?
Я бы не сказала, что жажду встречи с ними, но от Дружинина, якобы забывшего о них, я это скрыла.
— Конечно, рада, — с воодушевлением ответила я. — Очень милые люди, а Марта на редкость славная девочка, я сразу её полюбила. В жизни ни к кому не привязывалась так сильно с первой же встречи.
Горбун стал совсем мрачен.
— В таком случае, приношу извинения за то, что невольно вас задержал, — глухо сказал он. — Вот мы и пришли. До свидания. Ирина будет вам переводчиком.
— Куда вы, Леонид?
Мне вовсе не хотелось, чтобы горбун, умевший оживить угасающий разговор, покинул наше общество, где без него непременно воцарится смертельная скука.
— Мне надо работать, — сухо объяснил Дружинин.
— Отложите работу на завтра, — убеждала я его. — Возьмите творческий отпуск.
— Никогда не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, — привёл горбун поговорку настолько зубодробильную, что чуть не поколебал моего решения удержать его любыми способами.
— Никогда не надо откладывать на завтра, раз существует послезавтра. Вы же сами говорили, что застряли на середине романа, так не лучше ли подождать вдохновения?
— Это не всегда лучше.
— Вы на меня обиделись, да? — грустно спросила я.
— За что я мог на вас обидеться? — холодно поинтересовался горбун, нетерпеливо посматривая на свою машину красивого вишнёвого цвета.
— Не знаю на что, но обиделись. Или рассердились. Но раз вы так спешите, то до свидания.
Я решила сохранить остатки своего подорванного уговорами достоинства, кивнула горбуну и пошла к дому, где на веранде уже расположилось всё общество.
— Наконец-то! — обрадовалась Ира. — Где вы её нашли, Леонид?
Я оглянулась. Дружинин, как ни в чём ни бывало, стоял за моей спиной. В этот момент ко мне бросилась Марта и повисла у меня на руках.
— Марта, здравствуй, обезьянка, — ласково сказала я. — Где твоя замечательная Берта?
Горбун проводил нас бешеным взглядом.
Мы вернулись если не к обеду, то к кое-какой весьма своевременной закуске, поэтому разыгравшийся было аппетит не успел перерасти в голод. К сожалению, приходилось ограничивать себя даже в пирожных, которых было очень много и которые, как я узнала позже, принёс горбун, так как с одной стороны за мной с нескрываемым интересом наблюдал Петер, а с другой меня преследовали ревнивые тёмные глаза.
— Без тебя приходил полицейский, — сообщила Нонна.
— Кто? Хансен? Эх, жаль, я его не застала!
