Звева Модиньяни - Рыжие волосы, зеленые глаза
— Кто это? — повторила Мария.
— Рауль Ромеро, — ответила Флоретта.
Несколько мгновений Мария колебалась, ее одолевали противоречивые чувства. Все эти дни она заставляла себя не думать о нем, хотя ей рассказали во всех деталях о бурной сцене между Ромеро и Джанни Штраусом во время совещания в гостинице «Вилла д'Эсте» сразу после инцидента с Мистралем. И вот теперь он здесь. Мария знала, что молодой пилот пришел просить у нее прощения.
— Я поговорю с ним, — кивнула она и направилась в гостиную.
Он стоял спиной к двери и смотрел в окно на безостановочное движение машин на улице.
— Привет, Рауль, — окликнула его Мария.
Он рывком обернулся и поглядел на нее затравленным, почти отчаянным взглядом. Мария вспомнила, как они познакомились у гаражных боксов на автодроме в Индианаполисе. Она была с Мистралем, а он, «Эль Дьябле»[20], как его окрестили журналисты, готовился к заезду.
— Эй, Ромеро, — позвал его Мистраль. Рауль обернулся к ним со своим обычным вызывающим видом. — Хочешь поужинать с нами сегодня?
Рауль тут же его узнал, но продолжал смотреть по-прежнему настороженно.
— С какой стати? — спросил он, надевая перчатки.
Из-за оглушительного рева моторов им приходилось почти кричать.
— Хочу познакомиться с тобой поближе, — не теряя дружелюбия, ответил чемпион.
Только после этого на губах молодого гонщика появилось некое подобие улыбки.
— Ладно, — кивнул он, садясь в машину.
И вот теперь Мария сказала:
— Я на тебя зла не держу.
— Зато я держу, — ответил он. — Я себя ненавижу.
— Извини, Рауль, — прервала его Мария, — мне надо поспать, а не то я просто свалюсь.
Он подошел поближе, протягивая к ней руки.
Мария улыбнулась и обняла его.
— Я люблю Мистраля, — прошептал Рауль.
— Я знаю, — ответила она.
— Ты же знаешь, как это бывает, когда участвуешь в гонке и хочешь победить, — продолжал Ромеро.
— Конечно, знаю, — грустно улыбнулась она.
— Я часами бродил как проклятый вокруг больницы, по крохам выспрашивал информацию у врачей, старался не попадаться на глаза репортерам, все надеялся тебя увидеть, но боялся посмотреть тебе в глаза, — объяснил Рауль прерывающимся от волнения голосом. — И еще я должен тебе сказать, что, если Мистраль вернется на трассу, я опять буду состязаться с ним на равных, как в тот раз, — добавил он, помолчав.
Мария кивнула:
— Именно поэтому Мистраль тебя и выбрал среди многих перспективных пилотов.
— Я уезжаю в Португалию. Хочу попросить у тебя одну вещь, — проговорил он робко. — Можешь одолжить мне шлем Мистраля? Тот, что был на нем в Монце?
Мария держала его на полке в спальне. Она взяла его и протянула Раулю.
— Я буду работать за нас двоих, — обещал аргентинец.
Мария улыбнулась и проводила его до дверей.
Больше говорить было не о чем. Мария словно изменилась за эти несколько дней. Мысль о том, что она может потерять Мистраля, сделала ее более зрелой, заставила осознать свою уязвимость. И тем не менее она сумела найти в себе силу, о существовании которой доселе даже не подозревала.
На юного Ромеро эта ситуация тоже повлияла, даже вопреки его собственной воле. Он как бы нравственно вырос и повзрослел. Он не раз видел пилотов, изуродованных страшными авариями. Ни один из них не был его другом: Рауль был убежден, что у него вообще нет друзей, только соперники, которых надо победить. Случай с Мистралем заставил его понять смысл и ценность дружбы. Возможно, его карьера стала клониться к закату именно в этот момент, когда он начал давать волю чувствам.
Они обнялись на прощание. Мария, совершенно обессилевшая, еле добралась до спальни и, рухнув в постель, погрузилась в глубокий сон без сновидений.
Ее разбудило нежное прикосновение детской ручки к волосам. Она попыталась удержать мягкие обрывки сна, бессознательно смешивая их с теплым и ласковым ощущением, возникшим наяву. Еще не вполне проснувшись, она уже знала по запаху душистого мыла, что ее дети забрались в постель, чтобы быть поближе к маме. Несколько минут она лежала неподвижно, наслаждаясь тишиной, казавшейся особенно мирной благодаря легкому детскому дыханию. Потом тихонько вытянула руки и прижала их к себе.
— Мы не хотели тебя будить, — сказала Фьямма.
— Мы только хотели вместе с тобой бай-бай, — объяснил Мануэль.
— Ну, раз теперь мы здесь, все вместе, давайте закроем глазки крепко-крепко, — принялась убаюкивать их Мария.
В ту же минуту она остро, до болезненности, ощутила, как ей не хватает близости Мистраля.
— Кто-нибудь звонил из госпиталя? — спросила она.
Мария знала, что Адель дежурит возле него. Если бы появились хоть какие-нибудь изменения, ее бы немедленно известили. Дети успокоили ее. Потом Мануэль сказал:
— Мы с Рашелью уже поели, потому что Флоретта опять уехала. Она сказала, что возвращается в Париж и скоро тебе позвонит.
Когда надо было передать сообщение, это всегда делал Мануэль, хотя ему только-только исполнилось пять. Фьямма могла все выслушать и запомнить, но, когда нужно было пересказать услышанное, начинала нервничать, путаться в словах и запинаться. Она хорошо умела передавать собственные чувства и ощущения, но логические связи давались ей с трудом. Когда Мария спросила у нее, что случилось с Флореттой, почему она уехала, девочка ответила: «Кажется, она влюблена».
— Почему ты так решила? Она сама тебе сказала? — с любопытством стала расспрашивать Мария.
— Нет, я сама догадалась. Вот здесь, внутри, — пояснила девочка, крепче прижимаясь к матери.
— И поэтому ты так волнуешься? — осторожно решила выяснить Мария.
— Я никак не могу понять одну вещь, мама, — призналась Фьямма, набравшись смелости.
— Давай обсудим, может, мы вместе разберемся, — предложила мать.
— Я хочу знать, сколько у меня братьев, — выложила Фьямма единым духом.
Так вот в чем дело, подумала Мария. На Фьямму произвела впечатление встреча с Джанни Штраусом. Надо ей все объяснить немедленно, не откладывая.
— У тебя два брата. Мануэль, который младше тебя, и Джанни Штраус. Он старше, совсем взрослый человек.
— Ты говоришь о том синьоре в золотых очках, правильно? — уточнила Фьямма.
Мария кивнула.
— А ты — его мама? — спросила девочка.
— Ну как я могу быть его мамой, если он старше меня? Его мама — это одна синьора, уже довольно пожилая, — объяснила Мария, стараясь говорить спокойно.
— А почему же ты в то утро сказала этому синьору, что я его сестра?
