Ирина Лобановская - Жду, надеюсь, люблю...
Тася считала его тихим, невинным, робким мальчиком, забившимся в темный угол. Ей такой и нужен был, подходил по ее характеру. Трезвенник, паинька и чудный, прямо-таки готовый подкаблучник. И поначалу она ему не поверила — понтует парень. Нельзя ведь так хорошо притворяться… Но потом… Да, не врет парень, как ни крути, но не врет! Но видано ли такое: в школьные годы поджигал помойки, девчонкам под юбки лазил, головой стекла выбивал, бил коленом под зады, ноги на стол клал, а потом совсем не пил, ни к одной девахе не подошел, и не то что камнем в окно — на лекции самолетика даже не пустил. И стал старостой курса, как один из самых прилежных.
Но все произошло именно так. Потому что тогда одна была поза, а потом — другая. И еще чудовищная у Славки воля откуда-то взялась, и он этакие перевороты в себе делал, что это в голове нормальной не укладывалось. И Тася испугалась. Ибо если на такое человек способен — маску носить, и так хорошо носить, что всем глаза отвел, — то этот человек вообще способен на многое. И этого многого стоит бояться…
Тася его оценила. И сама ему исповедалась. Она у них на курсе одна из самых старших была.
Тася когда-то училась в том же институте, куда позже поступил Иван. И даже в сторожах там работала. Потом бросила, стала медсестрой. Работала в онкологии, в операционной. С раковыми больными. Но не выдержала напряжения, начала пить. Там многие пили. Похмелья пошли… Вскоре поняла, что подсела, дальше продолжать опасно, не по силам. И ушла из онко-клиники. С питьем завязала, родила ребенка. Поступила в институт.
Восемь сотрясений мозга перенесла, от нервного расстройства лечилась. Человек, у которого было восемь сотрясений мозга! Как и где умудрилась?! Не говорила, упорно скрывала. Но Слава на нее не обижался и не удивлялся, когда периодически у нее возникали какие-то неадекватные реакции и представления.
Увлеклась восточной философией. Стала ходить в секту. Вовремя сообразила: не то что-то. И начала к православию тянуться. Ходила в церковь, но никак не могла решиться исповедаться.
Еще Тася рассказала Славе, что перенесла клиническую смерть. Когда рожала и ребенка вытащили кесаревым сечением. Она понимала, что смотрит в смерть. Но попросила Бога оставить ее на земле для новорожденного сына. И Он помог: она выжила.
Вот таким она оказалась человеком, Тася Кокорина. Замысловатым. Все у нее — как понесет ее, как переклинит. То вдруг обхамит — настоящая стерва! А на другой день — звонит и робко, тихо извиняется. То ей Славка нагрубит — она обидится, а то и откровенно, по-детски жалобно и громко расплачется.
И огромный неудовлетворенный материнский инстинкт — Тася собиралась рожать снова, не боясь ничего.
Тася стала японистом — японский знала в совершенстве. И иногда заявляла Славе по телефону:
— Очень занята, Бычков, извини. У тебя дело не очень срочное? Сижу редактирую древнеяпонский роман, и приходится по полной грузиться выверкой имен: Мимикири, Кувакаки, Хуясаки… И ржать, Бычков, нечего! Для нас это смешно и непривычно, а на самом деле для японцев Иван звучит не менее дико.
Или:
— Я тут редактирую «Сказание о Ёсицунэ».
— Сказание о чем?!
— Не о чем, а о ком. О Ёсицунэ, Бычков. Перезвони позже!
Иногда, глядя на нее, Слава начинал думать, что порой природа наделяет человека способностями, абсолютно не заботясь о том, сможет ли он зарабатывать на жизнь благодаря именно этим своим умениям. Да и ее ли это дело? Были бы способности… Кому ныне нужен этот японский язык? Сегодня и русский-то в России не в чести. Главное — умение считать деньги и колотить по клаве компа.
О Тасе ходили по институту всякие слухи, и нехорошие тоже. Якобы помог ей с поступлением один преподаватель, с которым у нее — тесная и близкая связь. Когда они учились на третьем курсе, этот преподаватель, совсем еще не старый человек, умер от сердечного приступа. Таська жутко плакала…
Славка был ей благодарен. Хотя слишком сложный Тася человек, но ведь если бы не она — неизвестно, сколько бы лет еще он так по инерции (а все к тому шло) сидел бы в углу в одиночестве.
— Додик! — насмешливо бросила она ему тогда.
А Славка думал, что на Штирлица похож… Просто помрачение. Дома на диване все время лежал и читал. Вставал только к обеду. Тетка и дядька ходили вокруг на цыпочках. Славочка занимается, Славочка учится… Славочка, Славочка…
И лишь после долгих, срывных, психопатических разговоров с Тасей он вдруг понял, что и впрямь ходил по барьеру безумия. Но, значит, преодолел эту полосу. Бог миловал…
Вообще-то Слава был совершенно уверен: вино, в отличие от наркотиков, изобретение Господа, а не сатаны. Поэтому тот, кто совсем от него отказывается, поступает тоже, с точки зрения Бога, неправильно. Так что трезвенник — он в прямом смысле вроде еретика. Ведь и апостолы пили вино, и Христос, и именно христианские народы его пили, в отличие от мусульман. И не случайно самый страшный день в Славкиной жизни — тот подземный переход — произошел тогда, когда он жил стопроцентным трезвенником.
Глава 11
Ванька брата упорно не понимал. А Слава — его. Почему Иван отвергал всякую выпивку?
Мысль эта крутилась, крутилась… Нет, надо дознаться, не оставлять ее вертеться. Спросить у Ваньки. Точки над «i» нужно ставить, господа, и быстрее, в подсознание ничего не переводить.
— Вантос, — начал он вкрадчиво, — а как понимать, что ты не пьешь? Вообще, что ли?
— Вообще, — твердо кивнул брат. Очки-«хамелеоны», улыбка резиновая…
— То есть ни грамма даже на Новый год и на свой день рождения?
— Именно.
— Ну, это как-то странно… Всю жизнь все равно так не получится, лучше перезагрузись.
— Почему ты так думаешь? — резко поинтересовался Иван.
— Да просто жизнь такая… Выпивка — тоже часть жизни. Сугубо. Хотя, с другой стороны, я сам одно время совсем не пил. Но, — Слава попытался обернуть дело в веселую шутку, — через пару лет понял, что с такими позорными взглядами буду всю жизнь несчастен и одинок.
— Кто это тебе сказал?! — спросил Ванька.
И как спросил! Без всякой иронии. В голосе — глубокое возмущение и презрение. К той ахинее, которую только что выпалил старший брат.
Ох, как Славе все это начинало не нравиться! Мысли бежали быстро. Вообще-то действительно — беспрецедентный случай. За всю свою жизнь Слава не встречал абсолютных трезвенников. Да, он им сам попытался быть, но долго так не продержался. И никто не сможет.
Или не стоило воспринимать брата всерьез? Любой трезвенник, если его уломать, выпьет рюмочку. Не идиоты же люди, в самом деле! Незачем упираться рогом. И Иван еще выпьет. Он совсем молодой парень, вот у него и поза! И у Славы такая же была, нарочитая и дурацкая, и у кого ее не бывает… Все мы по жизни — позеры. Смешные и гонористые.
