Мэг Кэбот - Принцесса на стажировке
– Что у тебя там творилось ночью, когда я позвонил?
– Ну-у… – сказала я.
Звонок Майкла застал меня в Центральном парке, я как раз покупала на лотке крендель. Многие этого не знают, но нью-йоркские крендели – я имею в виду те, которые можно купить у уличных торговцев – обладают целебными свойствами. Да-да, это правда. Уж не знаю, что в них есть такое, только когда у тебя болит голова или еще что-нибудь не так, стоит только купить такой крендель и откусить его, как голова сразу перестает болеть. А у меня тогда как раз ужасно болела голова, потому что ночью я вообще не спала.
– У меня были девчонки, – объяснила я Майклу, как только проглотила первый кусочек горячего соленого кренделя. – Они приходили с ночевкой. Только, как ты понимаешь, нам было не до сна. – Я рассказала, как мы прыгали на кровати и вопили «Сними штаны» и все такое.
Почему-то Майклу все это не показалось смешным. Я, естественно, не стала рассказывать, как после я сделала себе мини-платье, завернувшись в резиновый коврик для ванной, и стала петь песню «Молочный коктейль», а вместо микрофона у меня был пульт от телевизора. Я хочу сказать, мне же не нужно, чтобы Майкл решил, что я совсем спятила. Знаете, что он на это сказал?
– Значит, в твоем распоряжении был целый гостиничный номер, и ты пригласила мою сестру.
– А еще Шамику, Тину и Линг Су, – сказала я, вытирая с подбородка горчицу. Кажется, я забыла упомянуть, что целебные свойства кренделя не действуют, если его не помазать горчицей.
– Ну да, – сказал Майкл. – Ну, так ты придешь ко мне или нет?
Должна сказать, что многим его поведение показалось бы грубым. Но только не мне. Я вроде как облегчение испытала, узнав, что Майкл на меня сердится, и неважно, за что. Потому что если он на меня сердится, вероятнее всего, это означает, что сейчас все его мысли не заняты только тем, чтобы заняться Этим Делом. А мне не сказать чтобы очень хотелось заводить с ним разговор об Этом, хотя я и понимала, что Тина права и рано или поздно нам нужно поговорить об этом начистоту.
Итак, сейчас я сижу с Лилли в пиццерии, и до того, как собраться с духом, сесть вместе с Ларсом в лимузин и ехать в общежитие к Майклу, мне осталось только съесть ресторанную порцию обыкновенной пиццы с сыром. Оказывается после того, как всю ночь тусуешься, на следующий день довольно трудно жить нормальной жизнью. Не знаю, как только сестры Хилтон ухитряются постоянно существовать в таком режиме.
Лилли сейчас говорит, что с выборами теперь все схвачено. Понятия не имею, что она имеет в виду, потому что:
А) Прошлой ночью у нас так и не дошло до репетиции дебатов, так что у меня не было ни малейшей возможности отшлифовать свои понедельничные ответы.
Б) Большинство из тех, с кем я разговаривала на трибунах во время игры, смотрели на меня как на сумасшедшую и говорили: «Я буду голосовать за Лану».
Да и вообще, Лилли всю игру просидела на трибуне с чьими-то родителями, так откуда ей что-то знать?
Хотя я бы не прочь спросить ее насчет Этого Дела. Я хочу сказать, Лилли ведь тоже никогда Этим не занималась… во всяком случае я так думаю. Со своим последним парнем она дошла только до второй ступени. И все же мне почему-то кажется, что она могла бы рассказать мне что-нибудь ценное на эту тему. Но я же не могу говорить с Лилли о том, заниматься или не заниматься Этим Делом с ее БРАТОМ. Я хочу сказать, это же такая гадость! Если бы какая-нибудь девчонка решила поговорить со мной о том, как заниматься Этим с Рокки, я бы, наверное, ее поколотила. Хотя, конечно, это немного другое дело, Рокки – мой младший брат, и ему всего четыре месяца.
Кроме того, я, кажется, знаю, что бы сказала Лилли: возьми и сделай. Ей легко говорить, она чувствует себя в своем теле вполне уютно. В отличие от меня, она не старается до и после урока физкультуры переодеться из школьной формы в спортивную как можно быстрее, и желательно в темноте, и желательно в том углу, где как можно меньше народу. Иногда Лилли даже расхаживает по раздевалке совсем голая, громко спрашивая: «Может мне кто-нибудь одолжить дезодорант? » И что бы Лана и ее подружки ни говорили про фигуру Лилли, ее большой живот и целлюлит, ее это, кажется, нисколько не трогает.
Не то, чтобы я переживала, что Майкл станет что-нибудь говорить по поводу моего голого тела. Скорее, я боюсь, что мне будет неловко оттого, что он вообще увидит меня голой. Хотя увидеть его тело я, естественно, не прочь. Наверное, это значит, что я зажатая недотрога, предубежденная и еще что-нибудь в этом роде. Наверное, я не достойна быть президентом студенческого совета школы имени Альберта Эйнштейна даже несколько дней перед тем, как я сложу полномочия и уступлю место Лилли. И уж конечно, я не достойна быть принцессой страны, которую я ухитрилась довести до того, что ее вышвыривают из Евросоюза… если, конечно, дело до этого дойдет. Если честно, то я вообще мало чего достойна.
Кажется, пора ехать к Майклу.
Эй, кто-нибудь, пристрелите меня!
12 сентября, суббота, 17.00,
ванная комната Майкла в общежитии
Я-то думала, что Колумбийский университет – такое место, в которое трудно попасть. Я думала, что они проверяют тех, кто пытается к ним поступить. Если так, то почему они принимают в университет сумасшедших вроде Майклова соседа по комнате?
Пока не появился этот тип, все шло хорошо. Мы с Ларсом позвонили Майклу по домофону из вестибюля Ингл-холла – так называется дом, где находится его общежитие. Чтобы нас пропустили, Майклу пришлось спуститься и зарегистрировать нас, они там в Колумбийском университете очень серьезно относятся к безопасности студентов. (Жаль только, что их куда меньше волнует безопасность гостей их студентов!) Мне пришлось оставить на проходной свой ученический билет – это чтобы я не попыталась улизнуть, не выписавшись. Ларса заставили оставить разрешение на ношение оружия, хотя все-таки разрешили взять с собой пистолет, когда узнали, что я – принцесса Дженовии, а он – мой телохранитель.
Короче говоря, как только мы все зарегистрировались, Майкл проводил нас наверх. Я, конечно, уже была один раз в Ингл-холле, когда мы помогали Майклу устроиться, но теперь, когда не было толп родителей и грузовых тележек, все здесь выглядело совсем по-другому. По коридору то и дело пробегали парни в одних полотенцах, визжа, прямо как в сериале «Девушки Гилмор». Двери в некоторые комнаты были открыты, и из них неслась очень громкая музыка. Повсюду висели плакаты, приглашающие обитателей общежития пойти на какой-нибудь марш протеста, и приглашения на вечера поэзии в соседние кофейни. Все это выглядело очень по-университетски.
