Элизабет Гилберт - Крепкие мужчины
Китти снова расхохоталась и бухнулась на колени. Она смеялась без остановки. Китти всегда была хохотушкой и на шутки реагировала так, словно получала удар в живот. Глория дождалась момента, когда Китти перестанет хохотать, и снова помогла ей встать на ноги. Китти вздохнула и поправила прическу.
Все вещи из кухни миссис Поммерой были или свалены в кучу на кухонном столе, или накрыты простынями. Кухонные стулья были перенесены в гостиную и сложены на диване. Рут принесла стул и села посередине кухни. Сестры Поммерой вернулись к прерванному занятию. Миссис Поммерой красила подоконники маленькой кисточкой. Глория красила стену валиком. Китти кое-как, неловкими движениями обдирала краску с другой стены.
– Когда это вы решили покрасить кухню? – спросила Рут.
– Вечером, – ответила миссис Поммерой.
– Правда, жуткий цвет, Рути? – осведомилась Китти.
– Просто кошмарный.
Миссис Поммерой отошла от окна и посмотрела на свою работу.
– Да, ужас, – согласилась она без особой печали.
– Это, случайно, не краска для поплавков? – спросила Рут. – Вы решили выкрасить кухню краской для поплавков?
– Боюсь, это и вправду краска для поплавков, детка. Узнала по цвету, да?
– Поверить не могу, – сказала Рут.
Цвет краски она действительно узнала. Удивительно, миссис Поммерой выбрала для покраски кухни именно тот цвет, которым ее покойный муж красил поплавки, отмечавшие омаровые ловушки. Ловцы омаров всегда красят свои поплавки в яркие цвета, чтобы их легче было разглядеть на поверхности моря при любой погоде. Краску они для этого берут специальную, очень густую, и для помещения она никак не годилась.
– Вы боитесь потерять свою кухню в тумане? – спросила Рут.
Китти зашлась хохотом и рухнула на колени. Глория нахмурилась и сказала:
– Ой, ради бога, Китти. Держи себя в руках.
Она опять подняла сестру на ноги.
Китти прикоснулась к волосам и сказала:
– Если бы мне пришлось в такой кухне жить, я бы тут все заблевала.
– Разве можно такой краской красить жилые помещения? – спросила Рут. – Разве для этого нет специальной краски? Вы от этого не заболеете раком или еще чем-нибудь?
– Понятия не имею, – ответила миссис Поммерой. – Я вчера вечером нашла кучу банок с этой краской в сарае и подумала: ну что ей, пропадать, что ли? Эта краска мне напоминает о муже. Китти с Глорией зашли ко мне поужинать, а потом я и сама не заметила, как мы начали красить. Ну, что скажешь?
– Честно? – спросила Рут.
– Все равно, – махнула рукой миссис Поммерой. – Мне нравится.
– Живи я в такой кухне, меня бы так тошнило, что голова бы отвалилась, – объявила Китти.
– Зря не болтай, Китти, – проворчала Глория. – Беду накликаешь. Кто знает, может, тебе очень даже скоро придется жить в этой кухне.
– Ну уж нет, мать твою!
– Китти может в любое время у меня поселиться, – сказала миссис Поммерой. – Ты это знаешь, Китти. И ты это знаешь, Глория.
– Какая же ты грубиянка, Глория, – покачала головой Китти. – Какая же ты, мать твою, грубиянка.
Глория поджала губы. Она продолжала красить стену, аккуратно и ровно работая валиком. Рут спросила:
– Дядя Лен тебя опять выгоняет из своего дома, Китти?
– Да, – негромко и холодно ответила Глория.
– Нет! – возмущенно воскликнула Китти. – Нет, он меня не выгоняет из дома, Глория! Какая же ты бесчувственная грубиянка, мать твою!
– Он говорит, что выгонит ее из дома, если она не прекратит пить, – проговорила Глория таким же спокойным тоном.
– А он-то сам почему пить не прекращает, а? – сердито вопрошала Китти. – Лен мне говорит, чтоб я бросила пить, а уж больше него никто не хлещет!
– Китти может переехать ко мне, – повторила миссис Поммерой.
– Он-то сам почему каждый день надирается? – прокричала Китти.
– Ну, – рассудительно проговорила Рут, – потому что он мерзкий старый алкаш.
– Сволочь он, – сказала Глория. – Гадкий старый хрен.
– Ну, хрен-то у него точно самый большой на острове, – хихикнула Китти.
Глория продолжала красить стену. Миссис Поммерой рассмеялась. Наверху послышался детский плач.
– О господи, – прошептала миссис Поммерой.
– Добилась своего, – проворчала Глория. – Ребенка разбудила, чтоб тебя, Китти.
– Это не я! – возмутилась Китти.
Ребенок заплакал еще громче.
– О господи, – повторила миссис Поммерой.
– Ну и громко же орет, – сказала Рут, а Глория кивнула:
– Это точно, Рут.
– Значит, Опал дома, да?
– Она тут уже несколько дней, Рут. Они с Робином помирились, и это хорошо. Они теперь семья, им нужно жить вместе. Они уже взрослые, я так думаю.
– А я так думаю, – буркнула Глория, – что ее семейку уже тошнит от нее, вот они ее сюда и отправили.
Наверху послышались шаги. Плач немного утих. Вскоре в кухню вошла Опал с ребенком на руках.
– Вечно ты так орешь, Китти, – жалобно проговорила Опал. – Всегда будишь моего Эдди.
Опал была женой Робина Поммероя, и этот факт все еще изумлял Рут: толстый, вечно сонный семнадцатилетний Робин Поммерой был женат. Опал была из Рокленда, и ей тоже было семнадцать. Ее отец владел в Рокленде бензозаправкой. Робин познакомился с Опал в городе, когда заехал набрать бензина в канистры для своего грузовичка. Она была довольно хорошенькая («Хитрая грязная маленькая сучка», – поставил свой диагноз Ангус Адамс), волосы у нее были светлые, пепельно-русые, и Опал завязывала их в игривые хвостики. В кухню она пришла в халате и грязных шлепанцах, а ногами шаркала, как старушка. С тех пор как Рут видела ее в последний раз, Опал растолстела, но виделись они прошлым летом. На малыше был толстенный подгузник и один носок. Он вытащил пальчики изо рта и стал сжимать и разжимать их, словно хотел схватить воздух.
– О боже мой! – воскликнула Рут. – Какой он громадный!
– Привет, Рут, – смущенно поздоровалась Опал.
– Привет, Опал. Какой у тебя большущий младенец!
– Я не знала, что ты уже вернулась из школы, Рут.
– Я уже месяц как приехала.
– Рада, что вернулась?
– Конечно.
– Вернуться на Форт-Найлз – это как с лошади свалиться, – заметила Китти Поммерой. – Ни за что не забудешь, каково это.
Рут пропустила ее шутку мимо ушей.
– Просто гигантский ребенок, Опал! Ну, Эдди, привет! Привет, малыш Эдди!
– Да, точно, – кивнула Китти. – Наш Эдди – великан. Правда, Эдди? Правда, ты у нас великан?
Опал поставила Эдди на пол между своих ног и дала ему два пальца, чтобы он за них держался. Эдди попытался свести вместе коленки и зашатался как пьяный. Его животик смешно торчал вперед над краем подгузника, ножки у него были пухлые и тугие, а ручки словно собраны из отдельных частей. И еще у него было несколько подбородков, а вся грудь у него была вымочена слюнями.
