Порочная (ЛП) - Ловелл Л. П. "Лорен Ловелл"

Камилла хлопает его по щеке.

— Никаких обмороков.

Она выдёргивает полотенце у него изо рта и пересекает маленькую комнату, поднимая канистру с бензином, стоящую у моих ног. Мой телефон жужжит в кармане, и я быстро отключаю его, наблюдая, как кровь расползается по ковру. Какая-то часть меня хочет выхватить нож у Камиллы и нарезать его кубиками, как настоящий шеф-повар, но я подавляю это желание.

— Последний шанс, прежде чем произойдёт действительно непоправимый ущерб, — говорит она, но Педро молчит. — Тогда ладно, — она открывает канистру и макает полотенце, лежащее у него на коленях. Затем она снимает огнетушитель со стены у двери и достаёт из кармана зажигалку. — Я могу убрать его в любое время. Помни об этом, — она щелкает кремнём, наблюдая за пляской огня, прежде чем прикоснуться им к полотенцу. Пламя пожирает материал за считанные секунды, облизывая торс Педро. И крики, о, эти крики очень похожи на успокаивающее звучание квартета. Гладкие. Устойчивые. Великолепные.

— Остановись! — наконец кричит он. — Прекрати. Стоп. Остановись!

Камилла стоит перед ним, как ангел ярости. Пламя отражается в её бирюзовых глазах, окутывая её тёплым сиянием.

— Назови мне грёбаное имя! — кричит она совершенно безжалостно.

— Марио Лука, — кричит он.

— Спасибо.

Она нажимает на огнетушитель, покрывая пламя белой пеной. Педро опускается на сиденье, с его губ срывается вздох облегчения, когда Камилла гладит его по щеке.

— Пожалуйста, сделай это быстро, — шепчет он.

— Я ничто, если не верна своему слову. Я не убью тебя, — она поворачивается, направляясь ко мне, но останавливается, прежде чем пройти мимо. — Хотя… Я так ненавижу, когда люди умирают страшной смертью, — глаза Камиллы встречаются с моими. — А тебя послали сюда, чтобы разрушить дом Ронана Коула, такие вещи имеют ужасные последствия.

Мои мышцы напрягаются. Адреналин разливается по моим венам, и я медленно поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Педро. Его глаза расширяются, и он сглатывает, ёрзая на своём месте. Камилла бросает нож мне на колени, прежде чем пересечь комнату, освобождая мне место. Я не должен опускаться до убийства человека в грязном номере мотеля. Однако утончённость будет утрачена — я оглядываюсь по сторонам, моя кровь кипит добела под поверхностью — в такой банальной обстановке есть определённая грубая красота. Смеясь, я хватаюсь за лезвие и поднимаюсь на ноги, не сводя взгляда с Педро.

— В том доме у меня были картины времён династии Мин, Ренуар, Моне, — говорю я, присаживаясь на корточки рядом с ним и проводя острым кончиком лезвия по его руке. — Но ты бы не понял ценности искусства, не так ли? — я ухмыляюсь. — Я могу научить тебя, Педро, — я подношу нож к его всё ещё тлеющей груди, отрывая кусочки полотенца, впившиеся в плоть. — Я могу научить тебя искусству.

Я рисую большой квадрат у него на животе. Шум его криков и тяжёлого дыхания создавал нездоровую симфонию.

— Видишь ли, Моне проявлял большую осторожность в каждом, — я провожу ещё одну линию, — крошечном, — и ещё одну, — штрихе.

Мужчина корчится подо мной, что ещё больше затрудняет создание идеальной копии моста Чарнинг-Хаус, который он отправил в пламя.

К тому времени, как я заканчиваю, кровь покрывает мои руки, рубашку и брюки. Я вытираю пот, стекающий по моему лбу, металлический привкус в воздухе заставляет моё сердце биться быстрее. Сделав шаг назад, я восхищаюсь своей работой.

— Видишь ли, Педро, важна каждая деталь. Искусство — это выражение любви, гнева, неистовства, — мои ноздри раздуваются, и я бросаю взгляд на Камиллу.

Она отталкивается от стены и встаёт передо мной.

— Кто бы мог подумать, что ты такой талантливый, — говорит она, проводя рукой по моей шее сзади и прижимаясь своими губами к моим. — Мне нравится смотреть, как ты теряешь контроль, — шепчет она мне в губы.

Всё ещё сжимая в руке нож, я хватаю её за волосы и оттаскиваю через всю комнату. Я не могу отдышаться, внутри меня, как вулкан, бурлит растущая потребность. Растёт. Растёт. Растёт до тех пор, пока… Я просовываю окровавленный нож под свитер Камиллы и разрезаю его, отрывая от её тела.

В исступлении мы срываем друг с друга одежду, в то время как Педро умирает рядом с нами. В тот момент, когда она обнажена, я врезаюсь в неё, сжимая и не отпуская, как будто никак не могу подобраться к ней достаточно близко. А я и не могу. Камилла — это жизненная сущность сама по себе, то, что мне нужно, чтобы выжить, почувствовать себя человеком. Её ногти царапают мои лопатки, впиваясь в кожу, прежде чем я кусаю её за шею.

— Ронан, — стонет она моё имя, откидываясь спиной от стены, в то время как её бедра прижимаются к моим, как у одержимой.

— Оседлай меня, маленькая кошечка, — шепчу я, прежде чем оторвать её от стены и бросить на кровать.

Я ложусь на спину, прежде чем схватить её и затащить на себя. Она берёт мои руки, проводя ими по своему телу, оставляя кровавый след. То, как её губы приоткрываются при каждом соблазнительном стоне, то, как её груди подпрыгивают в такт последним вздохам Педро… это самая совершенная форма искусства, с которой я когда-либо сталкивался. Её щеки розовеют, и она замирает на мне, тяжело дыша, трахая меня снова и снова. Как по команде, мои мышцы напрягаются, и волна жара захлёстывает меня, как яростный прилив. Я хватаю её за бёдра, прижимая к себе, когда кончаю.

Когда она падает на меня сверху, я вижу Педро с запрокинутой головой, безжизненно сидящего на кресле. И, похоже, когда мы с ней достигли вершины наслаждения, он подошёл к концу своей жизни. Должно быть, это увертюра, которой мог бы гордиться даже Бетховен.

Глава 26

КАМИЛЛА

Я устраиваюсь на заднем сиденье машины, застёгивая пиджак Ронана, чтобы не демонстрировать свою обнажённую грудь. Ронан забирается внутрь, его рубашка забрызгана кровью, как у каннибала, но каким-то образом он всё равно выглядит совершенно изысканно. Ронан смотрит прямо перед собой, и машина мгновенно наполняется потрескивающим напряжением. Я знаю, что меня ждёт.

Борис уезжает из грязного отеля, оставляя тело Педро местным правоохранительным органам и, в свою очередь, Всаднику для обнаружения.

Ронан напрягается рядом со мной, из его горла вырывается низкий стон. Он уставился в свой телефон, мышцы на его челюсти напряглись. Когда он поднимает глаза, чтобы посмотреть на меня, в них бушует тот самый слишком знакомый огонь.

— Ты скрывала от меня информацию, — говорит он сквозь стиснутые зубы.

— Я просто придержала её до подходящего момента, — говорю я. У него едва заметно дёргаются губы. — Думала, что, поскольку это была информация, предоставленная мне моим братом из мелкого картеля, тебя бы она не заинтересовала, — я осматриваю свои ногти, счищая засохшую кровь с кутикулы.

— Марио Лука…

— А что с ним?

Недоверчивый смешок срывается с его губ.

— Его банк только что получил платёж… — он что-то печатает на экране, гнев исходит от него, как ядерное устройство. — За ракету. Ракету, которую я не продавал, — его пристальный взгляд перемещается на меня, пригвоздив к месту. — Ракету, информацию о которых ты предоставила моему врагу!

О, он может идти к чёрту.

— Знаешь, чем больше времени я провожу с тобой, тем меньше жалею об этом, — огрызаюсь я.

Его окутывает туман, как будто Ронан находится где-то в другом месте. Он откидывается на спинку сиденья и закидывает одну ногу на колено. Его грудь неровно поднимается и опускается, когда он проводит рукой по своей щетине. Я ожидаю, что в любой момент он сорвётся. Машина мчится по городу, автомобилисты проносятся мимо окон, не подозревая о надвигающемся апокалипсисе внутри этой машины. Без предупреждения он прижимает меня к сиденью за горло.

— Ты отдала им десять лет работы! — он тяжело дышит, с трудом подбирая слова. Я чувствую, как кончик ножа вонзается мне под подбородок, когда он ещё сильнее откидывает мою голову назад, обнажая моё горло, чтобы у меня пошла кровь. — Я не могу тебе доверять.