Юлия Комольцева - Дежа вю
– А я хотел! И сейчас хочу! Хочу тебя!
Он сказал это медленно, будто прислушиваясь к самому себе, разом остыв от яростной вспышки, словно какое-то чудовищное напряжение мгновенно выплеснулось в этих словах.
Вот она, правда. Только это и есть правда. Остальное не имеет никакого значения, для него-то уж точно!
– Тина…
– Замолчи!
– Тина!
– Я не желаю тебя слушать! Ты что же думаешь, а? – подбоченилась Тина. – Я тебе сейчас же на шею брошусь, да? После такого-то признания! Благодарствуйте, барин! – Она поклонилась оцепеневшему в изумлении Морозову. – Как же! Спустя много лет барин вообразил, что все еще хочет крепостную девку, и девка стало быть радоваться должна! А то что барин однажды ее на скотный двор услал, так на то он и барин, что хочет, то и делает!
– Бляха муха, – заорал он, не стерпев, – да что ты несешь? Тебе, наверное, повод нужен несчастной жертвой себя почувствовать, поплакать…
От такой несправедливости злые слезы мгновенно плеснули на ресницы, и, заморгав, Тина выпалила:
– Я никогда не плачу!
– Я вижу! – скривился в ухмылке Олег.
Опрометью она метнулась к двери. «Останови ее! Хотя бы сейчас останови!»
Но ноги будто бы приросли к полу. Не двинувшись с места, он повернул лицо к окну и стал внимательно глядеть в темноту.
Тина, выбежав из купе, прислонилась бессильно к двери.
Она позволила последнему из негодяев довести ее до слез! Не в первый раз! Злость придала ей сил. С непроницаемым лицом она вернулась в купе, села на свою полку и открыла ноутбук.
Олег стоял, не меняя позы.
Но она заметила, как дрожат его пальцы, сцепленные на краю стола.
Истерик! Болван!
– Ты изменилась во всем, кроме своей слепоты, – произнес он, не оборачиваясь. – Тебе до сих пор хочется думать, что я во всем виноват, что я сделал тебя несчастной!
Она молчала, судорожно и невпопад стуча по клавишам.
Кого она пыталась убедить, что работает?!
– Ты даже не удосужилась как следует подумать! – Олег тяжело сел. – Ты…
Почему она должна слушать этот бред?!
Тина вскочила и, пошарив по стене, нащупала радио. Резко выкрутила громкость на полную мощность.
– Все, что тебя касается, все, что меня касается, все только начинается, начинается, – хрипловато сообщил певец.
Пусть надрывается, решила Тина, возвращаясь на место.
Ей придется выслушать меня, зло решил Олег, коршуном метнувшись к радио. Убрав звук, он остался стоять возле приемника.
Тина с досадой покосилась на дверь.
– Давай, беги, – прочитал ее мысли Морозов, – раз не можешь посмотреть правде в глаза!
Молчи, заклинала себя она, только молчи. Он же нарочно выводит тебя из терпения, добивается твоей истерики!
– Я не хотел тебя обидеть, – хмуро сказал Морозов, – ни тогда, ни сейчас.
Она уткнулась в экран компьютера.
– Тина! Посмотри на меня!
Ага, щас! Только шнурки поглажу, все брошу и буду на тебя любоваться!
– Я знаю, что тебе было больно!
– Что?! – не сдержалась все-таки она. – Что ты можешь знать о боли, самовлюбленный болван?!
– Больше, чем ты представляешь, эгоистка безмозглая!
– Все, Морозов, ты меня достал! Кажется, мы договорились не устраивать вечер воспоминаний! Хотя, конечно, полагаться на твое слово глупо!
Он поперхнулся очередной фразой.
Договорились, значит? Ладно, хорошо, просто замечательно. Если ей так хочется… Он будет молчать. Молчал же тринадцать лет. А сейчас еще проще! Она – чужая! Какое ему дело до того, что чужая, эгоистичная, самоуверенная баба не желает знать правды?! Пожалуйста!
Он не скажет больше ни слова!
И тут же сказал целых три:
– Ты такая тупица!
Она невозмутимо отбила подачу:
– Зато ты как был умником, так и остался. Только что-то пользы от твоего ума маловато. И руки утебя трясутся!
Морозов ошеломленно перевел взгляд на собственные пальцы. Ну вот, только этого не хватало! Он досадливо покряхтел и сел за столик.
– Вот-вот, – удовлетворенно заметила Тина, – уж лучше помолчи.
Он сердито посмотрел на нее, но она сделала вид, что чрезвычайно занята работой.
– Что? Важный заказ? – насмешливо спросил Олег.
– Зачем ты спрашиваешь? – в тон ответила она. – Ты же и так все про меня знаешь.
– Не преувеличивай, – поморщился он, – далеко не все. Я, например, и представить не могу, зачем ты прилетела в Новосибирск.
– По делу.
– Надеюсь, наша случайная встреча этому делу не помешала? – с преувеличенной заботой осведомился он.
– Никоим образом! – отрезала Тина.
– Я рад.
– Я тоже.
Несколько минут тишина в купе нарушалась лишь бодрым щелканьем клавиатуры. Если бы Морозов осмелился заглянуть в компьютер, он увидел бы на экране полную абракадабру.
– Какие же книги ты пишешь? – вдруг спросила Тина, не поднимая взгляда.
– Надеюсь, что хорошие, – печально усмехнулся Олег.
– А поконкретней? – небрежно уточнила она. – Детективы? Триллеры? Сказки?
– Были.
– Что? – она непонимающе уставилась на него.
Олег вздохнул.
– Были. Это не глагол, а существительное.
Тина, покачав головой, заявила, что восхищена его познаниями в синтаксисе.
– Ехидна, – неожиданно ласково улыбнулся он в ответ.
Эта улыбка смутила ее, и она опять склонила голову к экрану.
– Непонятно только, почему тебя выперли из Литинститута, – пробормотала она, – с такими-то знаниями.
– Ты знаешь, я только недавно понял, почему, – серьезно ответил он. – Оказывается, авторитет моего отца простирается намного дальше Новосибирска. И спасибо ему за это!
– То есть? – закусив губу, она взглянула на него. – Ты хочешь сказать, твой отец приложил к этому руку?
– Скорее, кошелек…
Он редко вспоминал те два года, что отучился в Москве, и никогда не жалел, что после того, как его отчислили из института, ему пришлось пройти армию. Но Тина – да нет же, Алька! – понимала, что учеба в Литинституте многое значила для него. О Москве Олег рассказывал с восхищением и неприязнью одновременно. Бешеный ритм, непрекращающийся гул, деловитая мрачность толпы – все это было не его. Но яркая обложка города, внутренности которого пахли нищетой, опасностью и страхом навсегда остаться никчемной лимитой, завораживала.
Институт? Да, конечно, вылететь оттуда было обидно. Но он придумал себе другую мечту, увлекся журналистскими расследованиями, играл со словами, гонял чаи в редакции, до хрипоты спорил с коллегами, обзавелся кучей знакомых – интересных и нужных. А с появлением Альки вообще все, прежде важное для него, отодвинулось на задний план. Он работал еще больше, но причиной тому были уже не собственные амбиции или стремление к абстрактной справедливости. Теперь главным стала семья – он и Алька. Впервые Олег Морозов почувствовал ответственность не только за себя, и вскоре это стало привычным, стало частью его.
