Светлана Белозерская - Сердце метели
«Цветы запоздалые», — подумала Наташа и ответила:
— Николай Михайлович, я счастлива, что вы обо мне вспомнили. Работать с вами было для меня большой честью. Но… есть одно обстоятельство… Когда вы приступаете к съемкам?
— Я, собственно говоря, уже приступил, это не голый проект. На тебя основная нагрузка ляжет летом и следующей зимой. А что там у тебя за обстоятельство?
— Никому не говорила, но вам скажу. Я беременна. Я счастлива этим, но сейчас готова просто локти кусать.
— Милая! Не надо ничего кусать, Господь с тобой! Ты как себя чувствуешь — не отекаешь, не тошнит? Срок какой у тебя?
— Три месяца, — опешила Наташа. — Нет, меня не тошнит, я не отекаю, пятнами не покрылась, но боюсь, летом это уже будет заметно.
— Ну и слава Богу, лапа моя! Тебя мне прямо Небо послало, а не Раиса Афанасьевна. Если согласишься, я ей бутылку французского коньяка отвезу сегодня же. Беременна твоя героиня, понимаешь? А я так не люблю эту имитацию с дублершами. Мне необходим силуэт беременной женщины, это неповторимое выражение лица, эта походка! Муж-то не станет артачиться? Он актер?
— Я не замужем, Николай Михайлович.
— Вот и чудесно. Нет, правда, чудесно. Ну так что, ты согласна? Если не возражаешь и все пройдет хорошо — а я уверен, что так и будет, — мы и ребеночка зимой снимем. Это сразу решает кучу проблем. Будут тебе и мамки, и няньки, и все условия, поняла, милая? Ну, давай отвечай.
— Да. Конечно да. Спасибо вам.
— Ну, давно бы так. Подъезжай завтра на «Мосфильм», ассистентка тебе сейчас скажет, что там и куда. До встречи.
Поговорив с ассистенткой, Наташа положила трубку. Ей хотелось петь и плакать одновременно. Она прижала руку к животу.
— Ты слышал, малыш? Кажется, мы с тобой будем сниматься в кино. Понимаешь, в главной роли, у самого N*! Начинается другая жизнь! Я же тебе говорила, что все будет хорошо. Ты у меня есть, я у тебя есть — вот оно, счастье. А прыгать они нас не заставят, это я тебе обещаю. И в снегу мы не согласимся лежать. Я тебя люблю больше всех, ты самый главный. Сиди там и не волнуйся.
Она позвонила Раисе Афанасьевне и горячо ее поблагодарила.
На следующий день Наташа поехала на «Мосфильм». Все прошло удачно, пробы были хороши. Наутро ей позвонила уже знакомая ассистентка и поздравила с назначением на роль.
Сценарий ей понравился. Действие фильма происходило во Франции, в Польше и России. Молодая русская женщина, коммунистка, филолог, поэтесса, оказалась в осажденном Париже, полюбила французского аристократа — героя Сопротивления. Сюжет был динамичен, без излишней сентиментальности — патриотизм без политизации и высокая любовь. Словом, о такой роли можно только мечтать.
Увлекшись мечтами, пробами, сценарием, Наташа чуть не забыла о субботнем спектакле — «Обманщицах».
Ночь на субботу Наташа провела тревожно. Довольно рано уснув, после полуночи проснулась, как от толчка, не понимая, что ее разбудило. Было тихо. Наташа полежала, прислушиваясь, стараясь унять внезапное сердцебиение.
Ее вдруг охватила безумная надежда. Вскочив с постели, она приникла к окну. Со двора выезжала белая иномарка, из открытого окна, сверкнув и померкнув, вылетел окурок. Машина скрылась за углом.
Наташа прижала руки к груди, стиснула ладони. «Милый мой, милый… Что же с нами случилось?» Она была уверена, что это приезжал Карел. Посмотрел на ее темные окна и уехал. Ее первым побуждением было позвонить, попросить вернуться, поговорить, но она сдержалась, легла в постель. Вовсе не гордыня остановила ее, а боязнь потерять надежду, которая жила в ней вопреки всему. Она сознавала, что это ее право — потребовать объяснения, что существует какая-то причина для разрыва, но ей было страшно услышать, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит. «И все-таки я позвоню ему завтра вечером, после спектакля», — решила Наташа.
Утром она прогулялась вдоль Яузы, купила у старушек зелень и соленые огурцы. Один, не удержавшись, съела по дороге домой.
Перед сборами в театр немного полежала, отдыхая. Очень хотелось позвонить Карелу прямо сейчас, но она сказала себе — нет. Сделала несколько упражнений для укрепления пресса. Раздевшись в ванной, вновь залюбовалась своим расцветающим телом. Ей было жаль, что Карел ее не видит.
— Возвращайся, — шепотом взмолилась она. — Люби меня, люби нас, ты нужен нам обоим — мне и нашему ребенку.
Спектакль шел как-то бестолково. Жара гнала прочь из Москвы, зрителей было мало.
Никита на спектакль опоздал, ворвался в театр с первым звонком. Уже во время первой сцены Наташа заметила, что Никита чем-то встревожен. По ходу действия она прижала его к себе, провела ладонью по влажному лбу, хотя в театре было прохладно. Отметив про себя эту странность, актриса продолжала диалог:
— Я люблю тебя одного, как ты можешь во мне сомневаться? Как только я пойму, что высосала из него все, что можно, — на следующий же день буду только твоей. Ведь нам надо на что-то жить, дорогой?
— А тебе не захочется с ним остаться? Ты это делаешь только ради денег? Он ведь довольно интересный мужчина…
— Не смеши меня. Интересный мужчина для меня один — это ты. Обними меня.
— Тебе его не жаль?
— Мне будет жаль остаться без золота, мехов и бриллиантов. Если у тебя на лбу вскочит прыщик, мне тоже будет жаль. Развеселись, милый. Ждать осталось недолго. Давай потанцуем.
Кружась с ним в танце, Наташа тихо спросила:
— Никита, у тебя нет температуры?
Он отрицательно покачал головой. Он играл так плохо, что Наташа с трудом дождалась выхода Юровского. Дело пошло веселее, хотя тот тоже почувствовал, что что-то с Никитой не так, и, целуя Наташу в шею, тихо проговорил:
— Сегодня все через задницу…
Откланявшись после финального канкана, Наташа выбежала за кулисы и услышала голос Олега.
— Она здесь где-то, сейчас вернется, не волнуйся.
Раздался стук, и Олег громко сказал:
— Открой, Никитушка. Я знаю, что ты здесь. Тут благодарный зритель хочет поделиться с тобой впечатлениями от спектакля.
Наташа хотела уже выйти в коридор, как вдруг услышала знакомый до боли голос, звучавший гневно и сдавленно:
— Алэ, ты си вул! Курво! Гдыбых въедел, же пию водку с таким зайзлем. Я бы радей висрал си в око.
— Не понял, переведи, — отозвался Никита.
— Ай так вшехно зрозумишь, иудо!
— А я, оказывается, понимаю по-чешски, — коротко и зло рассмеялся Олег.
— Может, подождете внизу, пока я переодеваюсь. Здесь все-таки театр, а не спортзал. Костюм, опять же, казенное имущество. Версаче сам его сшил, своими маленькими ручками.
