Элис Хоффман - Здесь на Земле
— Сегодня, похоже, лишние калории тебя не беспокоят, — говорит Луиза, подходя к Марч.
Та купила два торта с кремом (о которых предостерегала Харриет Лафтон) и пачку фигурного печенья с шоколадной крошкой. Увидев Луизу, она освобождает руки для крепкого объятия.
— Даже не знаю, что со мной творится, — смеется Марч. — Приспичило, и все тут!
Она прекрасно выглядит в неярком свете осеннего солнца. Кожа свежая, выражение лица — необыкновенно очаровательно, как у всякой женщины, таящей в душе какой-нибудь секрет.
Луиза ждет, пока Марч заплатит за выпечку, и тут замечаема ее руке кольцо.
— Вам нравится? — спрашивает та в ответ на долгий взгляд Луизы и поднимает руку, подставляя изумруд солнечным лучам. — Осталось от Джудит Дейл.
— Да. Я узнаю его.
Они идут к парковке, Луиза пытается не замечать возникшую в боку боль.
— Какой прекрасный нынче день. — Марч смотрит в голубое небо.
— Сьюзи говорит, ты остаешься на дольше, чем планировала. Это правда?
Луиза очень надеется, что тон ее тактичен.
— Да, столько всего надо переделать в доме. Словно медленно движешься сквозь прошлое.
Марч всегда нравилась Луиза, но теперь ей не хотелось бы разговора по душам. Она вообще не хочет ни с кем говорить. Не хочет думать. Давно собирается все сказать Ричарду — и не может. По вечерам телефон звонит и звонит, но Марч не снимает трубку. А вместо этого набирает номер его офиса в неурочные часы — хорошо зная, что в такое время Ричарда там нет, — и оставляет на автоответчике жизнерадостные сообщения. Маленькие, бодрые послания, в которых нет ни грана точной информации.
— Вот, вот, моя Сьюзи тоже говорит, что дел у тебя невпроворот.
И хватит об этом. Нет нужды Луизе что-либо выспрашивать, выслушивать. Она совершенно точно может сказать, что происходит, просто глянув на Марч. Раньше она замечала подобное выражение лица у мужа: ошеломленное, наполовину озадаченное, наполовину безумное, как у человека, шарахнутого молнией и почему-то в связи с этим радостного.
— Хоть Гвен и присылают регулярно домашние задания, теперь она пристала ко мне, не отцепишь: хочет пока ходить в здешнюю школу. И я серьезно изумлю саму себя, если, чем черт не шутит, мы действительно пойдем на этот вариант.
Луиза кивает, но в душе — почти рыдание. Марч, на ее взгляд, молоденькая, не знающая жизни женщина, а все молоденькие особы — глупышки, да и только. В двадцать каждая убеждена, что все-все знает. К сорока — еще хуже: с одной стороны, осознала наконец, что все знать невозможно, с другой же, едва коснется конкретной ситуации, — по-прежнему считаешь себя великим знатоком. Когда все сказано и сделано, погода и любовь — вот те две вещи, в которых никогда не можешь быть уверена. Такой урок усваиваешь к шестидесяти годам — и тут вдруг выясняется, что никого эта новость не удивляет.
Они дошли до припаркованной в крайнем ряду допотопной, изрядно помятой «тойоты».
— Ее мне одолжил Кен Хелм. — Марч, распахнув багажник, кладет внутрь покупки. — Это машина его покойной тетки.
— Да, помню, Люси Хелм, — кивает Луиза.
Люси Хелм приобрела широкую известность как один из наихудших водителей Дженкинтауна. Очевидцы божились, что старая леди умудрялась засыпать на красный сигнал светофора.
— Может, я и останусь еще ненадолго, — говорит Марч, хлопая багажником, — если уж Гвен так хочется.
Бедная девочка, думает Луиза, любовь все извиняет, даже ложь.
— Если тебе что-либо понадобится, пока ты здесь, то все, что нужно сделать, — снять трубку и набрать мой номер телефона.
— Вы просто прелесть.
Марч в приливе привязанности крепко обнимает Луизу, но уже на сиденье за рулем «тойоты» ее бьет озноб. Она ведь знает, что лжет. И прекрасно понимает: хождения Гвен к Таро, ее встречи с парнем (о чем сообщила Сьюзи, а уж ее источникам информации можно верить), оказавшимся в итоге близким родственником, — не это держит Марч в Дженкинтауне. Как раз наоборот, такие обстоятельства, будь они одни, вмиг бы вымели ее из города. Останься Марч прежней — она была бы в шоке от одной лишь мысли о свиданиях дочери с собственным кузеном. А ныне она пытается убедить себя, что «ничего серьезного, щенячья любовь, быстро проходящая, если не вмешиваться».
Она лжет о том, что держит ее здесь. Даже себе. Сегодня утром, за буфетной стойкой «Синей птицы», с ничего не выражающим лицом, склоненным над вафельницей с блинчиками и чашкой кофе, она рассказывала Сьюзи о своих попытках решить, что делать дальше. Может, жить отдельно хороший вариант для ее с Ричардом отношений? Она пыталась убедить Холлиса по телефону, что лучше бы ей сейчас съездить домой, но он — ни в какую. Почему? Она бы даже позволила Гвен записаться в здешнюю школу и окончить семестр.
Сьюзи на этот монолог кривит рот, будто зеленый лимон ест. Она ведь ездила к Милли Хартвиг, работнице школьного буфета. Та сообщила, что дочь Марч Мюррей уже зачислена в школу.
— Кстати, не любовь ли искусала твою шею вдоль и поперек?
Марч удивлялась словам подруги, пока не села в «тойоту» и не глянула на себя в зеркальце заднего обзора (после этого она стала носить свитера только с высоким воротом).
Ее трясет от одной лишь мысли о Холлисе. Словно глупая девчонка, она не в состоянии, как ни старайся, выкинуть его из головы. Порой он звонит ей точно в миг, когда она о нем подумает. Марч идет с телефоном в кладовку — для приватности, — и там они говорят и говорят часами. Каждое произнесенное им слово жутко ей интересно. Никогда не вешает она трубку первой, даже если Гвен стучит в дверь кладовой, недоумевая, о чем и с кем так долго можно болтать.
С недавних пор заправский лжец, Марч не признается дочери, с кем именно взаперти беседует, как и в том, куда на самом деле выходит из дому под вечер. «Мне надо пройтись на свежем воздухе; пойду в аптеку; в кино с Сьюзи; в Бостон; в магазин Лафтонов; на лекцию в библиотеку…» Однако доходит каждый раз она всего лишь до конца подъездной аллеи — он ждет ее там в своем пикапе — или же (после того, как Кен Хелм одолжил ей «тойоту») едет в старый придорожный мотель, где 22-е шоссе вливается в хайвэй, ведущий в штат по соседству.
Она без ума от него, точь-в-точь как раньше. Более того: тогда она была всего лишь девочкой, не знающей жизни, — не мать, не жена» не взрослая женщина, прекрасно понимающая (к ее годам-то!) ценность осмотрительности. Пару ночей назад они зависли на телефоне часа в два ночи, шепча о том, что им бы нравилось проделывать друг с другом, — и тут Холлис вдруг решил приехать. Марч стала было просить его не делать глупостей — Гвен дома, спит на кушетке, терьер лежит в прихожей, растянувшись вдоль двери, — но Холлис уже повесил трубку.
