Оксана Сергеева - На краю неба (СИ)
Крапивин смотрел на ее влажно накрашенные губы голодно и с намерением. Катя сжала их крепче, словно спрятала. Но едва он склонился к ней, расслабилась, позволяя целовать себя непристойно крепко.
Глава 14
>— И конфет мне привези. Много.
— Много?
— Да.
— Ты же их не любишь.
— Уже люблю. Уже слезть с них не могу. Мне только и остается, что конфеты есть, пока ты в отъезде.
— Я скоро приеду.
— Когда скоро? Через пять лет?
— Через пять дней.
— Дима, ты хам, — возмутилась Катерина, а Крапивин легко засмеялся. — Да-да. Я полчаса тебе в ухо ною, а ты только сейчас говоришь, что через пять дней приедешь? — приподнялась выше, упираясь взлохмаченной макушкой в изголовье кровати.
— Потому что это еще не точно. Это, к сожалению, не только от моего желания зависит.
— Кто там тебе мешает? Всех на кол.
— Хорошо, я так и сделаю.
— Наконец-то. Дима, ты строгий начальник
— Нет, я добрый.
— А ты в курсе, что у добрых начальников подчиненные плохо работают?
— В курсе. Поэтому я сначала добрый, а потом всех на кол.
— Здорово. Молодец.
— Покажись мне.
— Нет.
— Да, — настаивал он.
— Нет, только по телефону, никакого скайпа.
— Я соскучился, хочу тебя видеть.
— Дима, я два дня с кровати не встаю, сама на себя в зеркало не могу смотреть, не то что тебе показываться. Вот приду в себя, потом будешь смотреть на меня сколько душе угодно. Потерпи пять дней, — усмехнулась.
— Угу, — хмыкнул, зная, что эти пять дней могли растянуться еще на две недели. — Не заставляй меня нервничать, я и так переживаю.
— Не переживай.
— И вообще, хватит заниматься самолечением, врача вызови, три дня температура не спадает.
— Да что со мной будет, Дима? Это просто сезонная простуда. Поваляюсь в кровати еще пару дней, и все. Врач мне выпишет то же самое, что и мама в меня впихивает.
— Сезонная простуда. Мало ли… Сейчас вирусов всяких полно.
— Дима, твои нотации лучше, чем таблетки, я прям уже вся выздоровела с ног до головы.
— Тебе придется выздороветь за четыре дня, иначе я приеду и затолкаю тебя в клинику на комплексное обследование.
— И ждет меня кровопускание.
— Или кровопускание, или ремень. Одно из двух.
— О, я вон тот хочу, рыжий, из телячьей кожи, мягкий, есть у тебя такой.
— Катя, не зли меня. Я не шучу. Это не повод для шуток.
— Ладно, я завтра выздоровлю, обещаю. Хотя, нет. Ты, как узнал, что я заболела, звонишь мне по восемь раз в день. Дальше буду болеть. Если повезет, то и приедешь ко мне пораньше. Или мне для этого умереть надо?
— Катя!
— Ладно, шучу.
— Я позвоню еще.
— Пока, Димочка, целую. — Положила трубку.
Прощание вышло сухим, безвкусным и бесцветным. Как мел. Так всегда случалось после долгой разлуки. Три недели без Димы — и Катя не узнавала сама себя. Из разговоров исчезала интимность, пропадала нежность. Как будто все было хорошо, но словно ничего и не было. Реже звучало «мы», чаще говорили о каких-то своих делах. Явственней чувствовался барьер, точно находились они на разных берегах одной реки и каждый жил сам по себе — только собственными интересами. Радовался своим радостям и грустил о своих печалях. Тонкое ощущение единения душ все глубже уходило под ворох мыслей, изломанных одиночеством, покрывалось налетом раздражения, присыпалось пеплом ревности. Ломалось болью и неудовлетворением.
Катя нервничала без Димы, тосковала. Злилась. Особенно сейчас, когда самочувствие оставляло желать лучшего. Очень хотелось, чтобы он был рядом. Позаботился, побеспокоился, посидел около нее. Даже поругал. Тепло и ласка лучше всяких таблеток. Так хотелось чувствовать его. Обнять Димку, прижаться крепко-крепко. Ей, разбитой болезнью, особенно не хватало привычного крапивинского спокойствия. Рассудительности, потому что у самой на душе совсем неспокойно было. Силы его не хватало. Она ведь за это его любила. За основательность, которой так мало стало в людях, за железные принципы, которые иногда ей мешали. Но именно на них и держится личность человека.
Ждала. И боялась новой встречи. Снова приедет как чужой. Снова привыкать, притираться. Учиться понимать его. А он весь в делах, в планах, в мыслях. Обновленный, энергичный. У него после долгого отсутствия в России появлялся акцент. Нет, не явный конечно, но что-то проскальзывало в интонации. Потом он перестраивался, она привыкала к нему заново. Но он снова улетал.
Невыносимо скучала. Безумно. Не могла найти места и раздражалась по любому поводу. Раздражало одиночество, когда одна оставалась в своей квартире. Родители раздражали, когда от скуки приходила к ним ночевать. Ванька с Алёнкой бесили, потому что все разговоры их были только о свадьбе. То шутили, то спорили. То с датой не могли определиться, то с платьем для невесты. И не только свою свадьбу обсуждали, но ее с Димой предполагаемую. Смешно им, конечно. А ее достали эти шуточки. Спасибо Крапивину.
Через пять дней… Он сказал, что приедет через пять дней, а ей не верилось. Когда надежда и ожидание горят в душе, крылья за спиной появляются, а их у нее не было. Хотя какие тут крылья, когда который день лежала к постели придавленная. Ни насморка, ни кашля, только температура держалась, бросало то в жар, то в холод, и кости ломило. Выкручивало. Словно через мясорубку пропустили.
Голод выгнал из постели. Выбравшись из-под одеяла, спустилась на кухню. Есть не особенно хотелось, но уже замучила желудочная боль. Дом казался холодным, по спине пробежал озноб. Собиралась налить себе чашку горячего бульона и снова уйти в свою комнату, но отец задержал.
— Привет.
— Ой, пап, привет. Не надо, не целуй меня, я заразная, — отклонилась, но Денис все равно поцеловал ее в щеку и тепло прижал к себе.
— Зараза к заразе не пристает, — засмеялся и уселся за стол. Хлопнул по стоящему рядом стулу: — Садись, Екатерина, хоть поговорим с тобой, а то ты вроде у нас, а вроде и нет тебя. Так же нельзя.
— Папенька, я сейчас страшно болезненна и невнятна. Со мной бесполезно разговаривать.
— Ни за что не поверю.
— Придется. Будешь чай?
— Буду.
Пока Катя наливала чай, Шаурин ответил на звонок охранника.
— На, — передал ей трубку, — Паша говорит, там тебе цветы снова прислали.
— Павлик, ну что? — чуть раздраженно спросила Катя. — Не принимаю я цветы, сколько раз говорить. Отошли этого курьера с его букетом. Что на карточке написано? Отошли, я цветы и подарки не принимаю. Всех вон! — Вернула телефон и поставила на стол чашки с чаем.
