Дж. Редмирски - По дороге к любви
Пятнадцать миль в час.
Да, боже мой! Терпеть не могу попадать в такие ситуации. Хочется рассмеяться, но смех застревает в гортани.
«Би-би-ип! Идиоты! Дайте дорогу, козлы!»
Но на Эндрю это не производит никакого впечатления, знай себе улыбается.
— Вот сюда! — ору наконец я, высовываю руку и тычу пальцем на съезд, ведущий на восток.
С визгом смеюсь, от смущения сползаю по спинке вниз, чтобы меня никто не видел.
Скосив глаза влево, Эндрю крутит баранку и, ловко ввинтившись между двумя автомобилями, легко сворачивает на левый спуск. В последнюю секунду проскакиваем на желтый, еще несколько секунд — и мы уже на другой скоростной трассе. Эндрю жмет на газ. Я понятия не имею, куда мы теперь едем, знаю лишь направление — на восток, но куда точно идет эта дорога, одному Богу известно.
— Ну что? Ничего тут трудного нет, убедилась? — Эндрю бросает на меня озорной взгляд.
— Даже бодрит, — говорю я, а сама смеюсь. — Кажется, эти люди на нас очень разозлились.
Он только рукой машет:
— Все куда-то спешат. И боже упаси, если ты снизил скорость. Могут линчевать.
— Это точно, — отзываюсь я, глядя вперед. — Хотя, признаться, я им сочувствую.
— Да, я иногда тоже.
Мы умолкаем, и в машине вдруг повисает тишина, в первый раз за все время. Мы оба, кажется, это замечаем. Интересно, о чем он сейчас думает? А если о том же самом? Может, ему тоже интересно знать, о чем думаю я, и он хочет спросить меня об этом, так же как я хочу спросить его? Рано или поздно такие минуты наступают, и отношения поднимаются на новую ступеньку, когда два человека начинают по-настоящему понимать друг друга.
Сейчас между нами все совсем не так, как было в автобусе. Тогда мы думали, что скоро все закончится, мы расстанемся и больше никогда не увидим друг друга, поэтому и сближаться незачем.
Сейчас все иначе, и ничто не мешает нам сближаться.
— Расскажи мне про свою лучшую подругу, про Натали.
Несколько долгих секунд я продолжаю глядеть на дорогу, откликаюсь не сразу, не знаю, с чего начать.
— Если, конечно, она все еще твоя лучшая подруга, — вставляет он, словно чувствует мое настроение.
Поворачиваюсь к нему:
— Нет, она мне больше не подруга. Была подруга, да вся вышла. Не знаю, что еще сказать…
— Уверен, найдется что сказать. — Он бросает на меня быстрый взгляд. — Наверно, просто не хочешь рассказывать.
Собираюсь с духом. Ладно, была не была.
— Нет, почему же? Хочу рассказать, честное слово.
Видно, что он доволен, но старается скрыть это.
— Мы с ней со второго класса дружили, — начинаю я. — Представить себе не могла, что эта дружба когда-нибудь закончится, да еще так.
Качаю головой, противно вспоминать.
— И что же случилось?
— Да ничего особенного. Предпочла своего дружка. А меня послала подальше.
Кажется, он ожидал более подробного рассказа, да я и сама собиралась выложить ему все, просто так получилось.
— А почему? Ты поставила вопрос ребром? Или ты, или он? — спрашивает Эндрю, слегка приподняв бровь.
— Да нет, все было совсем не так, и я тут ни при чем. — Долго и тяжело вздыхаю. — Понимаешь, однажды вечером мы с Деймоном, ну, ее дружком, остались на минутку одни, и он хотел меня поцеловать, признался, что давно влюблен в меня. Я рассказала Натали, а она назвала меня лживой сукой и заявила, что не желает меня больше видеть.
Эндрю серьезно кивает, по лицу видно, что он все понял.
— Ненадежная девица, — произносит он. — Наверное, они долго были вместе?
— Да, лет пять.
— А эта твоя лучшая подруга, как думаешь, она тебе поверила? — (Гляжу на него в недоумении.) — Конечно поверила. Подумай сама, она знает тебя практически всю жизнь. Ты что, серьезно думаешь, что она вот так наплевала на дружбу только потому, что не поверила тебе?
Я все еще ничего не понимаю.
— Но так все и было. Она так и сделала.
— Не-а, — мотает он головой, — это была просто ее реакция, Кэмрин. Она не хочет верить в то, что ты ей рассказала, но в душе понимает, что это правда. Ей нужно время подумать как следует, и она сама увидит, что правда, а что нет. Она еще вернется к тебе.
— Ну уж нет, пока она будет раздумывать, я сама не захочу с ней видеться.
— Может быть. — Он щурит правый глаз и перестраивается на другую полосу. — Но на тебя это как-то не похоже. Как мне кажется.
— Думаешь, прощу?
Он кивает.
Обгоняем медленно трясущегося дальнобойщика.
— Не знаю, — говорю я и теперь уже сама ни в чем не уверена. — Я теперь не такая, как была когда-то.
— А какая ты была когда-то?
Но я и этого не знаю. Молчу, придумывая, как сказать, чтобы не упомянуть Иэна.
— Веселая была, общительная… — Я вдруг вспоминаю и смеюсь. — Знаешь, я раньше даже купалась голая зимой в ледяной воде, в озере… каждый год.
Красивое лицо Эндрю морщится, он улыбается, видно, что заинтригован.
— Вот это да, — произносит он. — Представляю себе эту картину… Залюбуешься…
Я хлопаю его по руке. Вечно он смеется. Думает меня подколоть, чтобы я смутилась, но не дождется.
— Это была такая акция по сбору денег для городской больницы, — объясняю я. — Ее устраивали каждый год.
— Неужели совсем голая?
Видно, что за улыбкой его прячется недоумение.
— Ну нет, конечно, не совсем, но в одной майке и трусах в ледяной воде… Можно считать, что совсем.
— Черт, вернусь домой, обязательно запишусь собирать средства для какой-нибудь больницы, — стучит он ладонью по рулю. — Я и не знал, что теряю. — Он немного приглушает улыбку, смотрит на меня. — А почему ты говоришь «раньше»? Больше этим не занимаешься?
«Потому что на это меня подбил Иэн, и два года подряд мы делали это вместе».
— Год назад перестала… Так бывает, занимаешься чем-нибудь, а потом прекращаешь, и все.
Чувствую, он не верит, слишком простое объяснение, думает, наверняка тут есть что-то еще, поэтому спешу сменить тему.
— А ты? — поворачиваюсь я к нему. — Какими безумствами может похвастать твоя биография?
Не отрывая глаз от дороги, Эндрю задумчиво поджимает губы. Обгоняем еще одного дальнобойщика. Чем дальше отъезжаем от города, тем меньше машин.
— Было дело, баловался серфингом на капоте… Но это трудно назвать безумством… скорее, глупость.
— Да, ты прав, глупость.
Он протягивает левую руку, показывает запястье:
— Не удержался, зараза, свалился, ободрал почти до кости.
Гляжу на страшный шрам, дюйма два, от основания большого пальца.
— Тащило по дороге несколько метров, с десяток, может, больше. Голову разбил в кровь. — Он тычет в затылок с правой стороны. — Девять швов, и на руке шестнадцать. Не-ет, больше таким дураком не буду.
