Хенк Райан - Прайм-тайм
Глава 12
Чем ближе к северу, тем быстрее приближается пейзаж за окном. Гигантские сосны становятся еще величественнее, а холмы вырастают в скалистые горы, живописно подпирающие ярко-синее небо. Судя по карте, это кратчайший путь на Вермонт, и я буду там уже через час. Вынимаю газетную статью, которую вырвала из сегодняшнего номера, и сверяюсь со временем. Все получится.
Стараюсь вобрать в себя чудесное утро Новой Англии, но солнечные лучи проигрывают в битве с застилающей небосвод черной дырой моего разочарования.
Джош. Так мне и не перезвонил.
И почему я жду, что миллионы зрителей станут слушать мои новости, доверять мне, если даже я сама себя не слышу. Я ведь понимала, что нельзя влюбляться. Но ведь я не собиралась ни с кем знакомиться, я просто выполняла свою работу. И нет моей вины в том, что объект интервью оказался столь привлекателен. И умен. И мил. И одинок.
С каждым новым воспоминанием злюсь все сильнее. Роюсь в сумке в поисках жвачки.
Ведь я определенно не делала ничего такого, чтобы побудить Джоша пригласить меня на свидание. Моя гневная тирада набирает обороты с каждым пузырем из «Чиклетс» без сахара. Это не я выдвинула теорию падающих звезд.
Навстречу мне прямо по разделительной линии мчится тюнингованный автомобиль с откинутым верхом — боже, ведь октябрь на дворе — и, визжа шинами, сворачивает на съезд с главной дороги. Сердце стучит как бешеное. Если бы я разогналась чуть сильнее или мой водительский стаж был менее внушительным, то пришлось бы мне стать жертвой какого-то психа на спортивной тачке с кризисом среднего возраста. И кончить как Брэд Форман, невольно думается мне. В смятом «джипе» на трассе 128. В голове проносится видеоряд с места аварии, показанный в наших шестичасовых новостях: синие мигающие лампочки, распахнутые двери машины скорой по мощи, замершие в бессилии врачи и спасатели. Перевернутый белый седан Брэда — обугленный, с вывороченными дверями, разбитыми вдребезги стеклами. Раскуроченный. Только что это была машина, теперь — груда металлолома.
Голова все еще гудит, но мысль о чудесном спасении приносит облегчение. А потом я вспоминаю: Мэку Бриггсу не спастись не удалось. В письме Брэда было указано его имя. И мое. Следом мне приходит в голову, что никто не знает о моем местонахождении. Нужно связаться с Франклином.
Мне вспоминается и еще кое-что. Имя Джоша тоже было в том письме. Дорога резко затуманивается у меня в глазах, и где-то глубоко внутри начинает ныть недоброе предчувствие.
Опомнившись, смеюсь во весь голос. Ох уж эта старая, никогда не действовавшая отговорка — «Наверное, он не позвонил, потому что умер».
Да что со мной. Может быть, это я не права? Может, я просто уже так отвыкла от этих правил любовной игры, что ожидаю слишком многого в слишком короткие сроки?
Или, возможно, Джош просто боится. Думает, что я приняла его приглашение на школьный спектакль, только чтобы выведать у него что-нибудь еще о Формане. И теперь стесняется позвонить, потому что у такой известной персоны, как я, светящейся на телевидении, узнаваемой в ресторанах, обладательницы многочисленных премий, наверняка и без того насыщенная и занятая жизнь.
Ведь это он догадался насчет «Миранды» и даже выдвинул на этот счет любопытную теорию. Первый упомянул о Бриггсе и Расмуссене. Стало быть, по крайней мере, слушал меня, иначе как бы ему тогда запомнились эти имена?
Если. Только. Твою. Мать.
В окне мелькают дорожные знаки, а я тем временем в ускоренном режиме прокручиваю в голове разговор с Джошем, откидывая романтичные сцены. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, успеваю заметить выражение своего лица. Похожа на Красную Шапочку, которая только что увидела волка в бабушкиной кровати.
Я ни разу не называла при Джоше имени Уэса Расмуссена.
Тогда откуда он узнал про него? И зачем ему это нужно?
Мне не хватает воздуха. Не могу вести машину. Надо подумать. Надо остановиться. Смотрю на часы и высчитываю время: не успеваю. Нет времени ни останавливаться, ни паниковать.
Где-то я читала, что неопытным пилотам не разрешают летать ночью, потому что они не ориентируются, где верх, а где низ. Но некоторые нес частные, бывает, все же отваживаются: они летят, разрезая темноту, не видя линии горизонта, и даже приборы не спасают их от роковой дезориентации.
И сейчас, на бешеной скорости мчась к пункту назначения, я с легкостью понимаю их чувства. Неужели меня могли облапошить таким вот идиотским образом?
Вспоминаю подробности нашего вечера — и все моменты, когда безбожный манипулятор Джош, гроза честных, правдолюбивых репортеров, так заботливо пудрил мне мозги, выступают передо мной в ярких неоновых лучах.
Не знал о Мэке Бриггсе? Ну конечно, знал. Не знал о том, зачем Брэду понадобились цитаты из имейлов? Ну конечно, знал. Не знал, откуда берется спам? Разумеется, знал. Не знал, что произошло в «Азтратехе»? Не знал о том, что Брэд собирался донести на фирму? Да наверняка он в курсе всей этой истории, в чем бы она ни состояла.
В приступе злости на саму себя ударяю ладонью по рулю. Джош встречался с Брэдом на званом обеде, вспоминаю я. Возможно даже, обед был организован самим Уэсом Расмуссеном.
Холодею от полного и неотвратимого осознания того, что целью Джоша было выяснить, как много мне известно. А мне так… страстно хотелось романтики и ласки, что обмануть меня не составило труда.
Меня захлестывает презрение к себе, и я закрываю глаза, не отдавая себя отчета в том, что нахожусь за рулем и лучше бы смотреть на дорогу.
А вот и мой поворот.
Когда я подъезжаю к кладбищу, по узкой грунтовой дорожке мимо каменной плиты с надписью «Ивентайд»[41] медленно ползет длинная вереница машин, вздымающих клубы песочной пыли. Пристраиваю «джип» в конец линии и, отделавшись от угрызений совести, включаю дальний свет. Это похоронная процессия в память Мэка Бриггса, и я только что к ней присоединилась.
Одна за другой машины выруливают к месту парковки под поросшим травой холмом. Вдали виднеется темно-зеленый тент на металлических столбиках, а под ним ряды складных стульев. Первоприбывшие гуськом шагают к местам для гостей. Мужчины, в солидных пальто, с непокрытой головой, стойко переносят мороз. Женщины, в шапках, закрывающих уши, укутанные в шали, печальны и серьезны, некоторые сжимают в руках букеты цветов или маленькие молитвенники. Маленький мальчик с игрушечным пожарным автомобилем в руках слегка спотыкается о гравий и хватается за руку рядом идущего мужчины. И у мальчика, и у взрослого на лице следы от слез. Стая серых птиц, грациозно порхая крыльями, пролетает над скорбящими и, плавно взмыв в небо, покидает безмолвное кладбище.
