Катажина Михаляк - Ягодное лето
По своей привычке Гном захлопал в ладоши.
Через полчаса Габриэла вышла из отеля. Стоящий с другими четырьмя участницами Оливер протянул ей ладонь и с ничего не выражающим лицом проводил ее до автобуса. Она хотела ему что-нибудь прошептать, как-то извиниться за свое вчерашнее поведение, но он делал вид, что не замечает ее жалких попыток привлечь его внимание.
Зато это очень хорошо заметила пани адвокат.
– Ну-ка, ну-ка! – мурлыкала Малина, глядя на экран. – Неужели наш уродик получил от ворот поворот?
Говоря «уродик», она имела в виду Габриэлу, конечно, а не Оливера.
– И кто же кого послал? Ты ее или она тебя? – продолжала она. – Ну, это же просто неприлично – так явно, прямо перед камерами… ну улыбнись же хотя бы на прощание!
Она неприятно улыбнулась, глядя, не отрываясь, на свою сестру.
– Это хорошо, милая, это очень, очень хорошо. Я тебе Павлика доставлю, а ты мне отдашь Оливера. Договорились? – она подошла поближе к телевизору и стукнула по экрану всей пятерней.
Потом набрала номер детектива Стасика и заговорила еще до того, как он успел произнести «алло»:
– Возобнови поиски Добровольского. Знаю, знаю, что у тебя полно работы, но теперь это дело у нас в приоритете. Да, с этой минуты ты будешь заниматься только им. Все, конец связи.
Симпатичный полицейский, которому очень неплохо заплатили, нашел дело восемнадцатилетней давности в архивах меньше чем за неделю. В понедельник у него в кабинете появилась пани адвокат Богачка, а в пятницу он уже мог сообщить ей приятные новости: оказывается, он лично был знаком с офицером, который расследовал дело о смерти Петра Добровольского.
– Вот телефон Владека, – полицейский протянул Малине листок бумаги. – Я его предупредил о вашем визите.
Малина молча придвинула ему конверт с деньгами и уже за дверью удовлетворенно улыбнулась сама себе: все-таки мотивация – вот главное в работе, хорошо мотивированный человек работает хорошо.
Через час она сидела в маленьком кафе напротив комиссара Гленбоша и слушала архиинтересное повествование.
– Знаете, почему я помню это дело? – спросил он.
Малина не знала, но в ближайшее время намеревалась об этом услышать.
– В моей жизни не часто случалось такое, чтобы уже прилично за полночь вваливался ко мне в комиссариат окровавленный ребенок…
– Окровавленный? – она заинтересовалась и открыла блокнот. – Петр?
– Нет! Это был младший Добровольский, Павел. А вот кровь была его брата.
– Интересно… – она записала в блокнот: «кровь брата». – То есть Павел Добровольский ввалился в комиссариат после полуночи, весь, с ног до головы, в крови брата и?..
Она подняла глаза.
– И вырубился, – закончил комиссар.
– В смысле вырубился?
– В прямом смысле. Потерял сознание.
– Я так понимаю, вы вызвали «Скорую». И как долго он находился без сознания?
– Долго.
– Долго – это сколько?
Пожилой мужчина потер лоб.
– Почти два года. Без пары дней.
Малина опешила – такого она совершенно не ожидала.
– Два года мальчик находился без сознания?! Я правильно поняла?
– Вы очень правильно все поняли, – отозвался комиссар довольно грубо. – Он упал, прошептал: «Спасите моего брата!», вырубился и впал в кому. Я, конечно, сразу вызвал «Скорую» и в комиссариат, и к ним домой. Но, к сожалению, Петр Добровольский уже был мертв – уже около двух часов. Самоубийство.
– Самоубийство?! Но я думала, что там было убийство! – Малина не знала, радоваться ей или огорчаться этому неожиданному повороту. С убийствами работать было всегда гораздо труднее, но гораздо интереснее.
– Стопроцентное самоубийство, с мотивом и предсмертной запиской. Парень, отвергнутый девушкой, вскрыл себе вены и истек кровью в ванне. Обнаружил его двенадцатилетний Павел. А мать вернулась домой, когда в квартире уже работала наша бригада.
– Любящая и заботливая матушка, ничего не скажешь… – заметила Малина.
– Любить она любила. Но только старшего. А над младшим издевалась всегда – и физически, и морально.
Малина приподняла брови.
– А куда же смотрела полиция?
Комиссар цинично улыбнулся.
– А куда смотрели соседи, учителя, друзья и родственники? Молчали. Как всегда. Только после этой трагедии и начали говорить. Младший вечно был голодный, ходил в каком-то тряпье, имел проблемы в школе, потому что одноклассники дразнили его из-за брата-психопата. Несчастный, запуганный, забитый ребенок… А вот старший сын Добровольской был совсем другой.
Пани адвокат с интересом навострила ушки.
– Насколько пани Жозефина была равнодушна к Павлу и даже не любила его – настолько же она обожала Петра. И это несмотря на то, что ее старший сын представлял собой очень большую проблему. Скорее всего, он страдал шизофренией, но мать так и не дала согласия на обследование и лечение сына. Она всегда уверяла, что он совершенно здоров, а учителя к нему придираются. Ее без конца вызывали в школу – и всегда из-за Петра. Ей пришлось нелегко… А после того, что случилось, она просто возненавидела младшего сына всей душой.
Малина вопросительно взглянула на него, он продолжал:
– В обязанности Павла входило обеспечивать безопасность Петра, следить за ним. В тот злосчастный вечер мальчик бегал где-то с приятелями, зная, что мать вернется от своего любовника поздно. И… вот. Это был тот самый один-единственный раз, когда ему стоило остаться с братом дома.
Малина задумалась, глядя в свои записи.
– Ну, до этого момента мне все предельно ясно. Но почему тогда парня объявили недееспособным и лишили прав? Он нашел мертвого брата, это серьезный шок для ребенка, тем более если он чувствует себя виноватым в этом и его обвиняют другие. И то, что он попал в больницу, меня тоже не удивляет – видимо, страх перед матерью был так силен, что он впал в каталепсию, и это неудивительно – бывает, люди от страха теряют рассудок. Два года он пролежал под капельницами без сознания, а после того как пришел в себя – вместо того, чтобы стать объектом работы психологов, вдруг попадает под надзор полиции и его опекуном становится не кто иной, как его мать. И на всю оставшуюся жизнь его лишают прав и объявляют недееспособным. Я этого не понимаю, пан комиссар. С какой такой стати?
Полицейский выслушал ее тираду с невозмутимым выражением лица.
– Мы сделали все, что от нас требовалось. Дело было закрыто. На Павла у нас ничего не было. И все остальное – это уже дело рук… – он замолчал.
– И чьих же это рук дело?
Вопрос повис в воздухе.
– Павлу Добровольскому сейчас тридцать лет, – начала Малина медленно. – Он не может даже пописать без разрешения мамочки. А ведь он нормальный, здоровый человек. Не так давно он спас свою коллегу. Натурально – спас ей жизнь, рискуя своей.
