Будешь моей (СИ) - Романова Наталия
Вот я подлетаю к Олегу после полёта на самолёте. Он подхватывает и целует меня. Впервые.
Вот мы сидим в кафе, он скармливает мне суши своими палочками, подносит фужер с шампанским к моим губам и заказывает кальян, не принимая возражений.
Вот мы танцуем недалеко от беседки под Масаna. От озёрной прохлады меня спасают тёплые мужские объятия.
Вот в утреннем мареве, просачивающимся сквозь плотно зашторенные окна, слышу полушутливые, полусерьёзные слова: «Предупреждать нужно о девственности, Маська. Я, честное слово, подумать не мог… Не учил тебя папа говорить о таком?»
Знал бы он, чему меня учил папа…
Митрофан ещё этот!
Отбросила мысли об Олеге. Затолкнула подальше эмоции, на самое-самое дно души, туда, где непроглядная мгла.
Окинула взглядом кухню в поисках нужной крупы для каши. Безумно хотелось мяса, рыбы, эклеров с кремом хотелось, но впереди ещё несколько дней поста, значит, «щи да каша пища наша».
Постные.
Зашла в кладовку, нашла нужный пятикилограммовый мешок на верхней полке, оглянулась в поисках приставной лестницы. Не нашла.
– Помочь? – услышала за спиной Митрофана, вздрогнула.
– Помоги... те, – пискнула в ответ.
Он подошёл вплотную, чуть присел, опуская взгляд на мои оголённые ноги – подол юбки доходил до середины икр. Подхватил под колени, подбросил выше, прижимая через ткань, поднёс к нужному стеллажу.
Я рванула на себя мешок, завозилась, ожидая, что Митрофан опустит меня, но он продолжал держать.
Обхватил одной рукой бёдра через слой тонкой вискозы. Вторую держал на моей икре, водил большим пальцем по коже, движением говорящим, что за обликом вежливого, богобоязненного человека кроется мужчина из плоти и крови со своими желаниями и страстями.
Мужчина, которого я не хотела всеми фибрами души, во всех смыслах, но которого должна научиться любить.
Господи, сотвори чудо! Если именно этот человек моя судьба, если мне суждено выйти за него, жить с ним, рожать детей, сделай глаза его карими, улыбку беспардонно обезоруживающей, влюбляющей в себя с первого взгляда и навсегда.
Не так много я прошу… Всего лишь Олега во плоти!
– Отпусти… те, – прохрипела я.
Митрофан, наконец, опустил меня. Предварительно перевернул к себе лицом, провёл широкой ладонью по моей спине до поясницы, ниже не стал.
Убрал руки, отошёл на пару шагов, спешно отвернулся, разглядывая полки, заставленные продуктами.
Я сразу выскочила из кладовой.
Предпочла бы убежать не только из тесного помещения, но и из отцовского дома. Навсегда. На веки вечные. Но всё, что могла – перевести дыхание и начать готовить кашу.
Сквозь чуть разошедшиеся шторы наблюдала, как на заднем дворе продолжал колоть дрова Фокий. Вскоре к нему присоединился Василий, приехавший к родителям вместе с женой на сносях и сынишкой, которому и полутора лет не исполнилось.
В стороне стоял отец, степенно беседуя с Митрофаном. Пулей пронеслась в сторону огорода Саша, бросив тоскующий взгляд на дорогу. Ефим не приезжал уже несколько дней, телефона же у сестры не было. Не положено.
Просеменила невестка, держась за поясницу, пытаясь угнаться за розовощёким, шустрым карапузом, норовящим с весёлым смехом добраться до отца с колуном в руках.
Несколько раз приезжали какие-то люди, здоровались с отцом, о чём-то разговаривали.
Уехал Митрофан, кинув беглый взгляд на окно, за занавеской которого пряталась я.
Я же продолжала готовить, держа в уме, что нужно покормить скотину, коров подоить, в стойло заглянуть, лошадей всего две, но уход требовали. Посмотреть, что с лапой нашего волкособа Найда – поначалу, прибившийся щенком, он был Найдой, пока тётя Тоня не заглянул псу под хвост. Кличку менять не стали, Найд, значит, Найд.
Сходить в огород к тёте Тоне, ушла и пропала, наверняка необходима помощь.
И всё-таки поговорить с Митрофаном…
Осень – лучшее время для свадьбы.
Глава 19. Олег
Олег растянулся на полу, от которого ещё исходил запах дерева – густой, смолистый. Послышались шаги, громкое сопение, рядом шлёпнулась увесистая тушка Финика, сразу же в ухо уткнулся холодный нос, по щеке прошёлся слюнявый язык.
– Финик, – вывернулся Олег, – перестань. Любви охота? Мне тоже охота, я же терплю. Командир приказал отдыхать, вот – отдыхаем, – хотел было смачно выругаться, вовремя осёкся, вспомнил, где он, с кем.
Приехали они с Фиником на машине, перелёты брахицефалам* запрещены. Можно было оставить парня родителям, Олег не стал. Собака не самой простой породы, не дворняжка по колено с добродушным нравом. Завёл – неси ответственность.
Да и поговорить с кем-то надо на таком-то отдыхе…
Сибирское село Кандалы, где осели два старших брата Олега, Фёдор и Михаил, раскинулось средь глухой тайги на берегу полноводной реки, богатой рыбой.
Люди здесь жили самые простые, без понтов, брендовых шмоток, загонов по поводу последней модели телефона или кроссовок – новой религии молодых.
С обычными проблемами и житейскими заботами: детей выучить, в больницу добраться, дров на зиму заготовить… Дом построить к свадьбе.
Осенью собирался жениться племянник Лёшка, младше самого Олега на несколько лет. Двадцать три едва исполнилось парню, уже под венец. Невесте и вовсе девятнадцать стукнет после свадьбы.
Ячейка общества, что и говорить.
Справедливости ради, выглядел Алексей старше своих лет. Фигурой пошёл в отца, такой же высоченный, ширококостный, косая сажень в плечах, как говорится, а разумом, степенностью, основательностью какой-то и вовсе фору давал дяде Олегу.
Дяде, хах!
Прежде чем жениться, решил дом построить, чтобы было, куда молодую жену привести. Фёдор выделил деньги, недостающую сумму Лёшка взял в банке. Планировал отдать в ближайшую пару лет, и ведь отдаст. Никаких сомнений.
Всё у него ладно, складно, по уму…
Как не Калугин, впрочем, Калугин и есть, истинный, настоящий, какими были предки.
Род Калугиных обосновался в Кандалах ещё в восемнадцатом веке, после раскола Русской Православной церкви.
Калугины, как и многие раскольники, пришли на это место, поднимали село, да так и остались. Жили, рожали, умирали, оставаясь старообрядцами, староверами. С приходом советской власти мимикрировали, меняли образ жизни под обстоятельства, позже же вернулись к истокам.
К истинной, исконно русской, Православной вере.
Сейчас в селе на две тысячи душ была община старообрядцев поповцев, тех, кто несмотря ни на что, имели церкви и священников.
Жили те, кто считал, что попов – пастырей овец православных, – на земле русской не осталось. Всех уничтожили после реформы патриарха Никона, значит, некому рукоположить в сан священника. Без привычных храмов. Со своим укладом, ритуалами, молитвословием.
Были привычные православные, никониане, как говорили про них староверы. Много атеистов, кто ни в бога не верил, ни в чёрта, другого народа по крошке. Здесь тебе и буддисты, и язычники, и шаманисты, и мусульмане.
Все перепутались, перемешались, сроднились, слились в единое целое, только староверы держались особняком, хоть и принимали активное участие в жизни села. Причём особняком держались не только от никониан, мирских и прочих, но и друг от друга.
Каждый уверен, что только их толк, их согласие ведает, как правильней в бога, Исуса Христа, верить.
Спорить не спорили, сосуществовали мирно, дружно. Дети в одну школу ходили, дружбу водили, пока малышами по дворам носились, любая хозяйка приветит, не обидит. Но запрет вступать в брак блюли строго, если не в миру жили, естественно.
Взять Олега, плевать он хотел на все эти религиозные загоны. Не его это, не для его натуры – вольной, шальной как ветер. Игнат, старший брат, посмеивался, говорил, что взыграют корни в младшеньком, возьмёт свою, как сделал когда-то он сам, кстати, из Кандалов и привёз молодую жену, своего согласия, но Олег не верил.
