Эрин Маккэн - Любовь и другие иностранные слова
– Пришли мне список пожеланий насчет подарков.
– Хорошо. В общем, второй класс я проскочила.
– А я третий. А Стью?
– Стью уже семнадцать. Никогда ничего не пропускал. Включая обед.
– Вы, похоже, очень дружите. Вы… встречаетесь?
– Мы со Стью? Нет. – Я устремляю взор вдаль и стараюсь, чтобы голос мой звучал непринужденно. – Мы оба сейчас ни с кем не встречаемся.
Он отвечает веселым кивком, и я не знаю, как это истолковать.
Мы подошли к перекрестку и ждем светофора. На той стороне стоит Стью, поедая кекс размером с мяч для софтбола. И этот кекс наверняка не первый.
– Мне говорили, что кофейни здесь лучше, чем на кампусе, – говорит Итан.
– Фэйр-Граундс, – указываю я рукой. Там, где стоит Стью. И я сама иду туда же.
– Ничего, если я присоединюсь?
– Ничего. Мы ходим сюда каждый день после занятий.
– Зря ты это сказала. Теперь вы от меня не отвяжетесь.
– Да мне и не хочется.
– Как мило.
Загорается зеленый. Мы переходим улицу, и я снова чувствую эту волну, этот поток энергии, который подхватил меня в прошлую среду. Теперь, идя с ним бок о бок, мне хочется спросить, чувствует ли он то же самое. Но наши отношения еще не на той стадии, чтобы обсуждать физические признаки влюбленности или исследования касательно любви с первого взгляда. Лучше подождать.
У нас еще будет время без конца говорить и об этом, и о многом другом. Я надеюсь, что будет.
– Так какая у тебя любимая песня Styx?
– Я влюбилась в них после «The Best of Times». Это первое, что я у них услышала.
– Любовь с первого прослушивания? – игриво интересуется он.
– Именно. И преданность моя с годами не ослабевает. А у вас какая любимая?
– Ох, должен признаться, что «Lorelei», – отвечает он. Как жаль, что меня зовут не Лорелей.
Я думаю о Лорелей,
И кругом голова.
Порхает – бабочки нежней,
Шаги слышны едва.
– Наверное, в твоей школе не так уж много поклонников Styx, – говорит Итан.
– Вы хотите сказать, что величайший музыкальный талант всех времен не может получить мирового признания?
– Нет. Просто, хм-м-м, нечасто встретишь фаната Styx младше тридцати.
– Забавно, что вы это сказали. У нас в семье шутят, что мне вот-вот исполнится тридцать.
– И я понимаю почему. Видимо, ты во всем такая? Любишь не то, что твои друзья? Тебе ближе люди постарше?
– В чем-то да. Во многом даже. Но вот до удобной обуви я не дошла. То есть я понимаю, что у нее есть свои плюсы. Но у меня нет удобных ботинок. Пока что.
– Слушай, Джози, а если бы у тебя был выбор между наикрутейшей вечеринкой в пятницу вечером и, скажем…
– Стряпней на пару с соседкой, которой за восемьдесят?
– Да.
– Я выберу готовку с миссис Истердей. Мы отлично ладим. С ней есть о чем поговорить.
– Истердей?
– Имя что надо, а? Но на вечеринки я тоже хожу. Просто мне там не так уютно, как с миссис Истердей.
– Почему? Что в тусовках тебе не нравится?
– Поначалу все нормально, но быстро надоедает. Весь этот шум, крики, пьяные, все эти люди, которые на тебя натыкаются… Все надоедает! И мне просто приходится уходить.
– Ох! – Кажется, он обрадован и взволнован этой мыслью. – Слушай, а если на рубашке попадется узелок или бирка…
– Я не могу ее носить.
– Чрезмерная возбудимость органов чувств.
– Именно.
Этот термин был придуман польским психологом, который одним из первых всерьез занялся изучением одаренных детей. Он обнаружил, что люди с очень высоким IQ излишне чувствительны к некоторым импульсам – свету, звукам, запахам, текстурам. Чувствительны до такой степени, что это порой мешает им нормально жить.
– Ты – единственный человек из моих знакомых, который знает, что это такое, – говорит Итан. Стью вообще-то тоже знает, но я об этом молчу. – Мы, кажется, очень с тобой похожи, Джози. Если ты когда-нибудь захочешь поговорить обо всем этом с понимающим человеком, моя дверь всегда открыта.
– Правда? Спасибо.
– В любое время. Я серьезно. Я знаю, как редко встречаются люди, которые понимают, кто ты такой и через что тебе приходится проходить. Такие люди попадаются не часто, и это большая удача.
Люди, которые говорят на одном с тобой языке, хочу добавить я, но вместо этого говорю: «Да, это правда».
Он довольно кивает – или мне только кажется, что довольно.
К нам присоединяется Стью, и он спрашивает Итана:
– Ну и как вам Кэп после первой недели?
– Ничего, нравится, – он смотрит прямо мне в глаза, и у меня от его слов краснеют уши. – Люди очень милые, общительные и с отличным музыкальным вкусом.
– Угощайтесь, – говорит Стью, протягивая нам кекс.
– Вот, – комментирует Итан. – Я как раз об этом. Куда ни пойдешь, люди везде предлагают тебе свои кексы.
– Да, мы такие, – отвечает Стью, откусывая гигантский кусок.
– Похоже, ты нас с Джози опередил.
– Зкшк.
– Закуска, – перевожу я.
По пути внутрь Итан спрашивает:
– Вы обычно остаетесь в кафе или берете еду с собой?
– Обычно сидим тут, – отвечаю я.
– А я сегодня просто возьму с собой кофе.
Здесь, в Фейр-Граундс, официанты такие расторопные, что на его заказ у них уходит всего тридцать две секунды, чтоб их.
– Но, может, в следующий раз и посижу. Ты ужасно аппетитно ешь этот кекс.
– Вжмт ппжбвчь.
– Возьмите попробовать, – поясняю я.
– В другой раз. Ну, еще увидимся, – говорит Итан, желает нам хорошего дня и машет на прощание у дверей.
Я поворачиваюсь к Стью и спрашиваю:
– А Джен Ауэрбах знает, что ты не носишь носки со швами?
– Допускаю, что нет.
– А ты не думаешь, что ей следует знать?
– Нет. Мне важнее выяснить, может ли она ходить в непарных носках со швами.
– Я знаю, что она тебе нравится.
– На самом деле я бы хотел это узнать про всех, но как-то редко разговор заходит.
– Ну, ничего, я сама выясню у нее. Все ради тебя!
– Да, я так с самого начала и спланировал, чтоб ты ее расспросила.
– Она тебе нравится.
– Так же, как тебе нравится препод? – говорит он с коварной ухмылкой.
– Что?! – протестую я.
– Я видел, как ты шагала рядом с ним. Тебе явно было уютно.
– Мы говорили про Styx. Как мне еще было выглядеть?
– Ладно, ладно, – он все так же ухмыляется и пожимает плечами.
– Ешь свой кекс, – командую я, и на языке «Джози» это значит «заткнись», что, в свою очередь, переводится с «Боже мой» как «Ты прав, и мне нечего ответить».
