Измена. (не ) Его невеста (СИ) - Зорина Лада
— Это же просто кексы. Ничего такого в них нет.
— Ольга не стала бы подхалимничать.
— А ты?
Его рука, потянувшаяся за очередным кексом, застыла в воздухе. Их взгляды встретились, и она прыснула первой. Боже мой, их взаимная ненависть становилась причиной их собственных шуток… бредовее ситуации и не придумаешь.
Но он рассмеялся.
По-настоящему. Впервые за чёрт знает сколько времени.
Это было исключительно странно и совершенно необъяснимо, но над этой шуткой могли смеяться только они. Потому что только они понимали, насколько нелепой была ситуация.
Что с ними творилось?
Ну не в кексы же она что-нибудь подмешала…
Хотя сейчас он, кажется, дошёл до того, что съел бы их, даже зная, что она приправила их цианидом.
Кажется, это называют точкой невозврата, личным Рубиконом, после которого пути назад нет и быть уже не может.
Не отмотаешь, не переиграешь, не расчувствуешь.
Отсмеявшись, она смахнула слезинку с ресницы и как-то сразу смутилась, должно быть, только сейчас осознав странность происходившего.
Глеб уткнулся носом в кружку, делая вид, что поглощён своим чаем.
Теперь он ощущал себя школьником, краснеющим от одной только мысли, что он остался наедине с объектом своих желаний.
Может быть, так на него действовало ненормально долгое по его меркам ожидание. Может, то странное чувство груди — сладкое и ноющее, стоило бросить на неё взгляд…
Подумать только, пару часов назад он поднимался по ступеням крыльца, совершенно уверенный в том, что их вражда продолжалась.
И, может быть, она продолжалась. Но прямо здесь и сейчас всё ещё длилось негласное перемирие.
— Подозреваю, с Ольгиной лёгкой руки ты скоро обзаведёшься обширнейшей клиентурой, — прервал он затянувшееся молчание. — Готова к такому?
Полина растеряно осмотрела разноцветную армию своих кулинарных творений.
— Даже не знаю…
— Знать не нужно. Что чувствуешь?
Она бросила на него странный, почти опасливый взгляд, будто они не о кексах сейчас говорили:
— Чувствую… чувствую, что хотела бы… в смысле, была бы не против… ну… не против попробовать.
Нежные щёки окрасил румянец.
Кажется, крыша у него отъехала напрочь. Потому что и ему стало казаться, будто отвечала она не на вопрос о выпечке кексов.
Полина бросила на него последний взгляд из-под ресниц, подхватила со стола миску с остатками белой глазури, пробормотав:
— В холодильник надо поставить.
Он следил за ней, не отрываясь. Взгляд блуждал по очертаниям гибкой фигуры, пробуждая в памяти жаркие воспоминания.
Она ни на что ему не намекала.
Показалось.
Просто от этого хренова целибата крышу рвёт не по-детски, вот и мерещится всякое…
Она заметалась по кухне, деликатно покашливая, будто и сказать ничего не могла, и совсем молчать не получалось.
— Ещё чаю? — бросила через плечо, кинувшись к раковине перемывать свои венчики и лопаточки.
— Нет, спасибо, — он медленно встал из-за стола, возможно, впервые в жизни испытывая такую жгучую нерешительность.
Глеб никогда не жаловался на умение считывать невербальные сигналы. Язык тела давался ему в целом легко, а годы в бизнес-среде лишь заострили и прокачали эти необходимые навыки.
Ложь, сомнения, страх, радость, гнев и желание — десятки эмоций, сотни нюансов и их едва заметных оттенков относительно быстро складывались для него в читаемую картину.
Но что делать сейчас с отвернувшейся от него к мойке супругой… он не знал. Эмоции смешанные, нюансы едва уловимые, оттенки едва ли читаемы. Она разволновалась? Занервничала? Испугалась?
Они расстались не лучшим образом, и это если очень мягко сказать.
Он злился, злилась она. Они по-прежнему друг другу были скорее врагами, чем кем бы то ни было.
Но он вернулся, и она его со своей кухни не погнала.
При других обстоятельствах он бы даже набрался смелости посчитать, что она рада была обнаружить его на пороге…
Но не больше, верно ведь?
С чего бы ему вдруг рассчитывать на нечто большее?
Только вот её взгляд… странный взгляд, нерешительный. Сегодня она смотрела на него немножко по-новому. Необъяснимое ощущение, но не отпускавшее.
И он, быть может, стоял бы и стоял, как идиот, прокручивая в голове все возможные варианты. Но Полина вдруг обернулась, не выключая воды, и попросила:
— Если допил свой чай, давай сюда кружку. Я вымою.
Он поймал её взгляд. И, кажется, прочёл в чём всё, что искал.
Не глядя, подхватил со столешницы кружку и направился к мойке.
Глава 47
Она перехватила у него кружку и сунула её в мойку, пробормотав «спасибо». Глеб стоял совсем рядом, и от его дыхания забавные кучеряшки у самого основания её шеи дрожали, будто пугались подобной близости.
Он же, пожалуй, боялся лишь одного — что неверно расшифровал её сигналы.
Полина возилась с посудой, отчаянно делая вид, что его не замечает. Но не бросала на него вопросительных взглядов и не отстранялась.
Поэтому он не видел смысла раздумывать. Коснулся пальцами её шеи и провёл дорожку по позвоночнику вниз, заставляя себя не набрасываться на неё, как в край оголодавший.
Она ощутимо вздрогнула и выронила на дно мойки вымытую кружку. Тут же её подхватила, повертела в руках, изо всех сил делая вид, что ничего эдакого не происходит.
— Чуть не разбила, — пробормотала едва слышно.
Он бы фуру таких кружек сейчас перевернул, только бы она переключилась на кое-что, куда отчаяннее требовавшее её внимания.
Поэтому второй рукой он выхватил мокрую кружку у неё из рук и опустил донышком вверх прямо на стол.
— Эй, — слабо запротестовала она, бросая на него несмелые взгляды, — там же сейчас… сейчас вода набежит.
Он перехватил её руки и развернул к себе:
— Не страшно.
Она нерешительно опустила ладони ему на рубашку, и ткань тут же пропиталась тёплой влагой от её мокрых рук. Тело от этих необычных ощущений прошили миллионы невидимых молний.
— Рубашку… испортила, — она уткнулась взглядом ему в грудь, божественная в своей неуклюжести. Растерянная, вся розовая от смущения.
— Полина, — шепнул он, надеясь, что ожидание его не сломает, — посмотри на меня.
Ей удалось это не сразу, но, поколебавшись, она всё-таки подняла на него взгляд. Бездонные бирюзовые омуты. Он начинал в них тонуть.
— Я ведь это себе не придумал.
Он задал вопрос без вопросительных интонаций. И спустя мгновение, растянувшееся в бесконечность, она едва заметно качнула головой.
И он хотел бы знать, почему. Когда и почему всё изменилось? Поверить в то, что она каким-то чудом изменила своё к нему отношение… Но только с чего бы вдруг, если он продолжал вести себя с ней как распоследний мyдак?
Но стал бы он прям сейчас это всё выяснять? Когда его руки лежали на её гибкой талии, а её маленькие ладошки прижимались к его груди?
Может, он и мyдак, но не идиот. И не самоубийца.
Он возьмёт что дают. И столько раз, сколько ему будет позволено.
В голове у него ещё звучал едкий смешок его незрелого эго, высмеивавший такое вот раболепие, но телу было плевать на всякие попытки его пристыдить.
За ожидавшую его плату он был готов подчиняться.
Глеб склонился к её ждущим губам и почти ожидал, что она отстранится. Но жена охотно встретила его жажду, а ладошки на его груди сжали влажную ткань в кулачки.
Реакция оказалась незамедлительной.
Его язык скользнул меж её губ, и он едва не заурчал от удовольствия. Молнии продолжали пронизывать тело. Все ощущения обострились до невозможности.
Напряжение росло с космической скоростью.
Поэтому он прервал поцелуй, схватил её за руку и потащил за собой. Иначе ей грозило стать его жертвой прямо там, на кухонном столе, посреди измятых в хлам кексов.
На втором этаже он подхватил её на руки, ногой распахнул двери своей спальни и каким-то чудом нашарил включатель — комнату залил мягкий свет ночников.
