Уильям Блум - Кентерберийская сказочка
– Вечером куда-то собираешься? – спросил отец.
– Угу. Веду их всех на танцы в колледж искусств.
– Всех?
– Дженни, Тристрама и Веронику.
– И Веронику?
– У меня не было выбора.
– То есть?
Я рассказал ему, как развивались события вчера вечером, умолчав об истории с пятерками.
– Значит, тебе скинули эту девицу. Я сам, пожалуй, на такую жертву не пошел бы, но ты сделал доброе дело. – Он что-то замурлыкал про себя. – А они вовсю встречаются, да? Их младшая и Тристрам.
– Встречаются помаленьку.
– Прямо жених и невеста. Рановато, хотя, надо думать, ничего страшного тут нет.
– В каком смысле?
– Ни в каком. Так, мысли вслух. Но не заметить их нельзя. Прямо близнецы. Будто созданы друг для друга. А вот у их родителей – никакого контакта. Странно, как мир перемешивает людей.
Мы подъехали к дому, и я уже собрался вылезать из машины, но отец остановил меня и протянул пятерку.
– Спасибо. Но за что?
– На вечер – за то, что сделал доброе дело.
– Папа, я не могу это взять.
– Не можешь? Что за дурость? Пока ты учишься в школе – даже в университете, – ты имеешь полное право жить за мой счет. Меня это не тревожит, так что и тебя не должно. Запомни золотое житейское правило, сынок: что не беспокоит других, не должно беспокоить тебя. Верно?
– Верно, папа.
– Вот и поладили.
ГЛАВА 24
На Дженни был сатиновый брючный костюм густо-красного цвета, на цепочке висела громадная серебряная подвеска. Тристрам надел черные узкие брюки, ремень с большой серебряной пряжкой, рубашку в цветочек и длинную, слегка старомодную однобортную куртку. Это была потрясающая пара. Бог знает, как им удавалось вместе производить столь яркое впечатление.
О своей внешности я сильно не беспокоился. Что беспокоиться о том, чего нет? Тем не менее, на мне были серые брюки и свободная белая водолазка, в лучшем виде прикрывавшая мои расплывшиеся бедра. И, наконец, Вероника. Я с ужасом думал, во что вырядится она, даже ночью она снилась мне в каких-то запредельных туалетах, в какой-то мишуре – эдакая злая фея, явившаяся на праздник Рождества. Но – выглядела она вполне прилично. Все ее пятнышки и прыщики исчезли под косметикой, а оделась она именно так, как полагалось в колледже искусств. Черные чулки, черные юбка и блузка, вокруг шеи в несколько слоев – мелкая цепка. Все ненужное было хорошо спрятано. Надо же! Я чувствовал себя хуже некуда, эдакий безобразный гусь. В их компанию я не вписывался. Как вообще я мог в нее затесаться? И тут Дженни сказала, очень просто:
– Ты прекрасно выглядишь.
– А ты – так просто красавица, – ответил я, и с души сразу упал камень.
Вероника пыталась держаться в рамках приличий, но в голосе ее все равно прорывались презрительно-насмешливые нотки. Казалось, она считала, что своим присутствием делает нам большое одолжение. Возможно, так оно и было. Мне было бы куда приятней оказаться с моими детишками наедине в этом переполненном и темном танцевальном зале.
Мы шли пешком через весь город, Дженни и Тристрам ускакали вперед.
– Как в школе? – спросил я Веронику.
– Как всегда.
– Экзамены скоро?
– В июне, когда же еще? Она цедила слова сквозь зубы.
– А он симпатяга, правда?
– Кто? Тристрам?
– Да. Как считаешь?
– Ребенок как ребенок.
Остальную часть пути мы прошли молча.
У колледжа на душе у меня опять заскребли кошки, я опять почувствовал себя чужим, несчастным. Все кругом были как-то… уверены в себе, что ли, знали, куда они пришли, и выглядели соответственно: прически, одежда и все прочее.
– Пойду возьму билеты, – сказал я Тристраму.
– Но папа дал мне деньги, – возразил он.
– Угостишь меня в перерыве. Купишь нам кока-колу или еще что-нибудь.
– Правда? Не шутишь?
– Какие шутки?
– Ну, класс.
Я купил билеты, и мы прошли в центральный зал. Он был уже порядком заполнен. На сцене никого не было, но на всю катушку гремела стереомузыка, и несколько пар уже танцевало. Атмосфера мне нравилась, но все же я чувствовал себя не на месте. Восемнадцать лет – и все еще школьник. Кажется, я тут один такой. Тристраму что – как бы он ни оделся, что бы ни сказал, ему все сойдет с рук. Четырнадцать лет – взятки гладки. Дженни – красотка, ей тоже почти четырнадцать, тоже все можно списать на молодость. Вероника – не дура, оделась как раз под студентку, которая изучает искусства. И я с ними – неуклюжий переросток из рядовой школы, который все о себе знает.
Тристрам всех угостил кока-колой. У Вероники даже не хватило такта сказать ему спасибо, я попробовал поддерживать с ней какой-то разговор, но глаза ее бродили по залу, разглядывали парней, потом девчонок, но намеренно обходили стороной меня. Она потягивала свою коку и глазела по сторонам. Дженни и Тристрам были на седьмом небе от счастья. Они шушукались, на что-то или кого-то показывали пальцем, покачивались под музыку. Держались в высшей степени естественно – никакого наигрыша, никакой фальши. Если кто-то их интересовал, они открыто и прямо на него или нее пялились. Они были так молоды и так красивы, что эти взгляды никого не могли обидеть.
Постепенно огромный зал, в котором собралось не меньше тысячи человек, начал приходить в движение. Пара за парой, почти все стали танцевать, хотя пока все еще играло стерео. Я и не подозревал, что в Кентербери так много красивых людей. Откуда они взялись? Да в Кентербери вообще таких нет. Наверное, приехали сюда за много миль, со всего Кента, а кое-то и из самого Лондона. О-о, Лондон! Ни одного парня из нашей соборной школы я не видел. Разве что какая-нибудь мелкота, но эти, само собой, постараются мне на глаза не попадаться. Кому охота попасться на глаза старосте с сигаретой в зубах, даже если и не в школе?
Вероника стояла одинокой статуей, которая ждет, когда на нее сядет голубок.
– Кого-то высматриваешь? – полюбопытствовал я.
– Все может быть.
– Кого?
– Любой сойдет.
– Только не здесь, – со знанием дела не согласился я, будто все понимал и был на ее стороне.
– Почему?
С нее вдруг сошла вся спесь, ей просто по-детски хотелось знать ответ.
– Потому что для нашего городка это место нетипичное. И ты здесь никого не найдешь, а хоть и найдешь, завтра утром его здесь уже не будет, а это еще хуже.
Она кивнула, но продолжала стрелять глазами по сторонам. Окинул площадку взглядом и я. Дженни и Тристрам танцевали. Подтянутые, аккуратные – и в то же время раскованные, свободные. Движения ритмичные, плавные. Никакой эпилептической тряски. Танцуя, они плыли из стороны в сторону, как фигуристы, но при этом оставались на месте и лишь покачивали бедрами. Они улыбались друг другу и никого вокруг не замечали. Их, однако же, замечали другие, и кое-кто тоже улыбался. Вероника подчеркнуто не смотрела в их сторону.
