Пьер Рей - Вдова
— Моя мать? А ну ныряй под одеяло! И поживее.
Она втолкнула его в комнату.
Изумленный, он снопом рухнул на кровать и натянул одеяло на голову. Почему каждый раз, когда внезапно просыпаешься, возникает ощущение, что кто-то нарочно сбрасывает тебя с небес на грешную землю, не давая забыться в мечтах? Ничего не поделаешь, но его могучий ум просыпается только к пяти вечера.
— Сахар под… — крикнул он.
— Я нашла! — донесся из кухни голос Лон, заглушаемый перестуком банок.
Рони помнил Лон с пеленок, он стал любовником ее матери еще до того, как та вышла замуж за Скотта. Как быстро летит время! А его главное произведение еще так и не написано… И он вернулся к любимому сюжету, к мыслям, роящимся вокруг одного и того же человека — Рони Бейли. Кстати, вспомнилось ему, Пегги, кажется, жаловалась на проблемы с дочерью.
— Лон!
— Минуточку!
— Иди сюда!
— Уже иду!
— Послушай-ка…
Лон появилась на пороге. Она надела зеленый передник с мордашками утенка Дональда и держала в руках поднос с чашками, кофейником, блюдечками меда, сахарницей и купленными ею рогаликами.
— Кушать подано.
Чуть наклонив голову, Рони испытующе и недоверчиво посмотрел на нее. Желтые глаза Лон сощурились. Она улыбалась.
— Послушай, малышка, не дурачь меня. В чем дело?
— Я проходила мимо твоего дома, увидела, что в окнах нет света, и решила зайти. Вот и все.
— Лон, ты серьезно…
— Один кусок сахара или два?
— Полтора.
— Пожалуйста. Размешать?
— Ну, раз уж ты здесь, — пробормотал он, — то объясни наконец…
— Ты этой ночью работал? — Лон, кусая рогалик, запивала его кофе.
— Почему ты спрашиваешь?
— Мой бедный дядюшка. Видик у тебя еще тот. Как у старой мочалки.
— Благодарю.
Она взъерошила его волосы.
— Не дуйся, дядюшка! На твоем месте я бы оценила завтрак в постели. Причем поданный симпатичной девушкой!
— Вот нахалка.
— А ты, старичок, оказывается, обидчивый!
— Пустяки. Вот ты как прислуга получаешь у меня два балла. Из десяти.
— Не кофе, а помои, да?
— Где фруктовый сок?
— Ну ты и зануда!
Лон вскочила, помчалась на кухню, наполнила два стакана апельсиновым соком и, вернувшись в комнату, бесцеремонно уселась на кровать.
— Подвинься и пей свой сок!
Рони уткнулся носом в стакан, а Лон, задумчиво окинув его взглядом, сказала:
— Никак не могу понять, что моя мать в тебе нашла?
Рони поперхнулся и закашлялся так, что из глаз полились слезы.
— Что ты сказала? — едва выдавил он.
— На месте Пегги я не взяла бы тебя в любовники.
Рони снова закашлялся, а Лон похлопала его по спине.
— О! Большому мальчику плохо! Посмотрите, он подавился!
Рони был свято убежден, что ни одна живая душа не знала о его отношениях с Пегги. И Чарлен, всегда думалось ему, смотрит на него как на добродушного крестного, этакого друга семьи… Ну и от какой печки теперь танцевать?
— Почему ты поперхнулся? Из-за того, что я сказала?
Рони, не придумав ничего лучшего в ответ, неожиданно для самого себя брякнул:
— Нехорошо мать называть Пегги.
— Для нянек я всегда придумывала прозвища.
— Она тебе не нянька.
— Биологически может быть и нет. Но вот в эмоциональном плане…
— Да что с тобой? Вы поссорились?
— И не на шутку!
— Ты это серьезно?
— Дай-ка мне чашку.
Рони машинально подчинился, и она налила ему кофе. Их глаза встретились. Лон смотрела не мигая, и он, сам не зная почему, смутился.
— Почему ты отводишь глаза? — Лон не спускала с него взгляда.
— Подай мне, пожалуйста, сигареты. Они на столе.
Лон протянула ему пачку. Рони вытащил сигарету и сделал глубокую затяжку, выпустив кольцо дыма. Лон закурила тоже.
— Рони… Может, хватит нам обоим дурака валять?
— Не понимаю.
— Сейчас объясню. Я многое хотела бы тебе объяснить…
— Например?
— Кое-что о тебе, если заинтересуешься, и обо мне, если найдешь время выслушать. Говорят, устами младенца глаголет истина. Жаль только, что я не младенец. Ты хотел бы стать знаменитым? Так?
Задетый за живое, Рони чуть не покраснел. Он глянул на девушку, попытался иронически прищуриться, но Лон не смотрела в его сторону.
— Ты никогда не спрашивал себя, почему твои «священные писания» никто не покупает?
— Я счастлив уже тем, что их пишу, — сухо ответил Рони.
— Врешь! — улыбнулась Лон. — Только врешь себе, а не мне.
Они вдруг поменялись ролями: Рони почувствовал себя ребенком перед этой не по летам взрослой девочкой.
— Сколько тебе лет, Рони?
Он прикинул, отвечать ли, а потом бросил как вызов:
— Пятьдесят три!
— Поздравляю, ты неплохо сохранился. — Кончиком пальца Лон провела по его лицу, не удержавшись от замечаний: — Ни лысины, ни седины. Благородные морщины. Глаза с чертовщинкой… А знаешь, что ты весьма привлекательный мужчина? Я хочу сказать, без очков…
— А тебе, соплячка, сколько лет? — Рони вдруг охрип. Он разволновался больше, чем хотелось бы, а потому злился.
— Я женщина, — спокойно ответила Лон.
Нет, ее нужно отшлепать и выставить за дверь! Его взгляд задержался на ее округлых бедрах. Рони уже не соображал, что происходит.
— Ну и что ты думаешь о моих книгах?
— Они слишком нудные.
— Ты еще слишком молода, чтобы понять их.
Девушка весело и звонко расхохоталась.
— Мой милый Рони, наше поколение уже решило все твои проблемы!
— Не смеши меня!
— Впрочем, у тебя есть талант. Но то, что ты пишешь, сухо и невыразительно. Понимаешь, никаких чувств, а чувства — это соль! Хочешь показать, как ты умен, и ударяешься в нудные поучения. Не там ищешь! Головой не пишут!
— Чем же, по-твоему, пишут? — теперь вопросы задавал он.
— Членом, — спокойно ответила Лон.
Рони подпрыгнул как от удара током высокого напряжения.
— Да ты лежи, — сказала Лон.
— Довольно. Если б твоя мать это слышала!
— Ложись, — мягко повторила девушка. — Ты прекрасно знаешь, что я права. И если хочешь что-то кому-то растолковать, то лезь не сюда, — она постучала по лбу, — а сюда… — Взяв руки Рони в свои, Лон приложила их к переднику, прикрывающему низ ее живота.
— Девочка, а не слишком ли ты торопишься?
Он нервно закурил, забыв предложить сигарету гостье. Лон откинулась на подушки рядом с ним и вновь взяла его за руку.
— Не я тороплюсь, Рони. Это ты отстаешь. Хочешь знать, сколько мне лет?
— Какая разница…
— Тринадцать.
