Алина Политова - Серпантин
он сумел кое-как засунуть их под резинку и потянуть вниз. Женька высвободила
ножки, коснувшись его ладоней холодными пятками и быстро нырнула под плед.
Герка начал снимать одежду с себя. Руки уже совсем не слушались, в голове что-то
громко бухало, а о том, что происходило в других частях тела, он даже боялся
думать, чтобы все не испортить, как с Прониной в первый раз.
Когда дело дошло до брюк, он не выдержал и спросил:
— Ты глаза закрыла?
— Неужели ты стесняешься?
— Почему-то.
— Тогда не волнуйся, я их еще не открывала.
Он разделся, забрался к ней под плед и робко обнял ее хрупкое горячее тело. Она
выпрямила ножки и придвинулась ближе.
— От тебя пахнет лавандой, — прошептала в самое ухо, — ты знаешь, как пахнет
лаванда?
Ее нога медленно легла ему на бедро, открывая…
Он тихо застонал.
— Ева, стой…
— Почему?
— Поговори со мной.
— О чем?
— О чем хочешь. Мне нужно отвлечься, а то я не успею ничего сделать…
Женя захихикала ему на ухо.
— Тогда вся кровать будет мокрая, и я буду мокрая, и нам надо будет стирать
простыни в ванной.
— Да, и купать тебя.
— Ничего страшного, можно еще раз попробовать.
— Откуда ты все знаешь?
Я просто разговариваю с тобой, как ты просил. — Прошептала она и в тот же момент
он почувствовал, что…
Ее обжигающее тепло сдавило его со всех сторон… Какая-то древняя сила заставила
двигаться навстречу… Он перевернул ее на спину, ее ноги тут же послушно обвили
его, прижимая еще сильнее… Остановиться было уже невозможно и он поддался ритму.
Только не сейчас, не так скоро, слишком хорошо, чтобы так быстро закончилось…
Нужно думать о чем-то другом, отвлечься… Боже, ну о чем же можно думать в такую
минуту! Он открыл глаза. Ее лицо… вздрагивающие приоткрытые губы… голубая жилка
на шее… Жаркая волна прокатилась по его телу и… вдруг произошло нечто странное.
Глаза Женьки распахнулись широко-широко, она судорожно вдохнула и выгнулась,
полностью вбирая его в себя.
Что с тобой, тебе больно?! — испугался он и попытался выйти из нее, но Женька
сжала его ногами, не давая даже двинуться. Его будто окатили ледяной водой. Он
подумал, что она задыхается и от этого так бьется.
— Ева, что…
Кошмар длился всего несколько секунд, но Герке показалось, что прошла вечность,
прежде чем она ровно задышала и в глазах появилось осмысленное выражение. Что
— то изменилось в ее лице. Как будто она только что проснулась и не может понять,
где находится.
Женька разжала ножки, осторожно отползла от него и безо всякого стеснения
уселась по-турецки. Герка настороженно следил за выражением ее лица. Казалось,
ее ударили чем-то тяжелым и она никак не придет в себя. Какое-то время девочка
сидела неподвижно, пустым взглядом глядя в пространство, потом вздрогнула,
нервно хихикнула, провела рукой по лицу. Наконец ее внимание сфокусировалось на
Герке, и она странным голосом спросила:
— Как ты это сделал?
— Что?
— Ну… это. Как?
— Тебе было очень больно?
Она опять хихикнула.
— Больно?! Ты что, нет!.. Нет-нет-нет!
— Тогда… как? — он совсем запутался.
— Как…, - она задумалась, подняла руки и по-детски растопырила пальцы. -
Бум!..
— Бум?!
— Нет. Как… как будто по телу мурашки бегают. Только намного намного сильней. И
потом — бум! — все взорвалось. Как ты это сделал?
— Это щекотно?
Да нет же!
Т- огда я не понимаю. Я ничего особенного не делал. Может у меня руки холодные?
Поэтому у тебя мурашки?
— Не мурашки это! — засмеялась она и с размаху упала ему на грудь. Прошептала в
самое лицо:
— Это было так приятно. Лучше всего на свете. Я не знала… что так бывает. Как ты
это сделал?
Он убрал ей за уши торчащие во все стороны волосы и серьезно посмотрел в глаза.
— Тебе было хорошо? Тебе понравилось со мной?
— Да-а. — игриво протянула она.
— Значит теперь мы будем вместе? Всегда будем вместе, да? Раз тебе хорошо со
мной. И не обязательно, делать это снова, тебе же рано еще наверное. Просто
будешь моей девчонкой.
Женька перестала кривляться. Снова отодвинулась и села. Опустила ресницы,
рассматривая что-то внизу. Бросила на него быстрый затравленный взгляд. Снова
опустила.
— Ты меня называл Ева. Почему?
— Мне так захотелось. Я всегда буду так тебя называть. Мать Чехова звали
Евгения, но все называли ее Ева, я почему-то подумал, что это одно и тоже имя…
Слушай, я же не об этом спрашивал! — он почувствовал нарастающую панику. Неужели
ничего не изменилось! Неужели эта ее близость была только видимой, секундной и
все останется по-прежнему… неужели она просто хотела избавиться от него, и как
кость бешеной собаке бросила ему под ноги свое тело…
— Ты правда меня любишь? — спросила она.
— Да.
Отвернулась. В глазах что-то блеснуло, или ему только показалось.
— Ева, ты что, плачешь?
— Нет. Хочется, но я не буду. Я могу.
Он захотел обнять ее, прижать к себе, но не решился. Тогда-то она точно
расплачется.
— Почему тебе хочется плакать?
Женька покачала головой.
— Ты хороший. Ты стал мне нравится. В последний час.
— Если захочешь, так будет всегда.
— Нет, ты не понимаешь. — она повернулась и подняла на него глаза. В них застыла
настоящая боль, такая нелепая и неправильная на этом детском нежном личике. — Я
хотела, чтобы ты влюбился в меня. Чтобы тебе было плохо. Это я придумала, когда
сегодня увидела тебя возле дома. Хотела подразнить тебя, а потом выгнать. Я
знала, что ты меня так просто не забудешь, и что тебе будет плохо. Но ты… совсем
другой. Ты ни в чем не виноват. И мне не хочется, чтобы ты уходил. Так хорошо…
даже разговаривать с тобой. И я не знаю что мне сейчас делать. Как сделать,
чтобы было лучше.
— Лучше? Для кого?
— Для тебя.
— Но ты же знаешь, как лучше будет для меня. Все просто.
— Нет, не просто. Я не могу рассказать тебе, но… мне нужно решить самой. Как
сделать, чтобы тебе не было плохо. Не понимаю… в любом случае получается, что я
тебя обману. И если ты узнаешь когда-нибудь, то подумаешь, что я хотела
отомстить… не понимаю. Наверное нужно быть взрослой, чтобы понять, как будет
правильнее. Почему я должна разбираться в этом?! Так трудно…
— Что-то я не понимаю..
Она вздохнула и опустила голову.
