Алина Политова - Серпантин
— Слушай, я не пойму, ты что, испугался? Ты же строишь из себя вечно такого
блатного, а тут вдруг испугался? Никогда не пробовал, да?
— Пробовал, но какая разница, я же не об этом.
— Да?! — похоже, она была по-настоящему удивлена. Даже подалась вперед. — Врешь!
— Нет, не вру. Но у той девчонки это уже было до меня много раз. А что с тобой
делать, я не знаю. Я читал, что это больно для девчонок в первый раз. Мне что-то
не хочется тебе делать больно.
И тут она рассмеялась. Глядя на него в упор, издевательски рассмеялась. А потом
вдруг замолчала и шепотом произнесла:
— Можешь не бояться.
Он медленно повернулся к ней и с недоверием покачал головой.
— Но… тебе же только двенадцать лет.
— Ну и что. Тебе тоже.
Ее глаза всматривались в него пристально, как два зеленых огонька. И в них не
было ничего детского. И глядя в эти глаза, Жорка начал говорить то, что никогда
не произнес бы осознанно, но что рождалось где-то глубоко-глубоко внутри и
настойчиво требовало выхода:
— Я думал, что хочу это сделать. Тогда в раздевалке, я подумал, что тебя легко
можно уломать на что угодно. Но… теперь я не хочу. Наверное я просто люблю тебя,
понимаешь? И я не хочу, чтобы ты меня ненавидела. Если хочешь, я вообще никогда
до тебя пальцем не дотронусь.
— Но… тогда что тебе нужно от меня? — в ее глазах впервые за все время мелькнуло
что-то человеческое. Мелькнуло и тут же исчезло.
— Я не знаю. — Честно ответил он.
— Тогда слушай, что я скажу. Я все равно буду тебя всегда ненавидеть. Ты ничего
не добьешься, ничего. Но раз мы сейчас здесь, то можешь сделать то, о чем мы
договаривались. А потом оставь меня в покое. Это будет по-честному, ведь ты не
виноват, что не можешь мне понравиться. Так что решай быстрее. Или сейчас, или
вообще никогда.
Она ждала. Он молчал. И ждал, когда к нему вернется способность здраво
размышлять. Требовалось какое-то время, чтобы все понять, осмыслить, нащупать
хоть какую-то логику в словах этой девочки и принять верное решение. В первом
порыве он хотел поступить как настоящий книжный герой — встать и гордо
удалиться, сказав напоследок что-нибудь трагическое, но это значило, что снова
потекут томительные дни неизвестности. И может быть у него никогда и не будет
больше такого шанса как сейчас. Не лучше ли взять что дают и не остаться по
крайней мере в дураках. К тому же это лишний час наедине с ней. Он просто
физически не мог заставить себя уйти из этой квартиры, где каждая вещь хранила
тепло ее прикосновений, воздух был пропитан каким-то дразнящим сладким ароматом.
Тем самым, который он вдохнул, уткнувшись лицом в ее волосы. Там, в подвале.
Герка встал, подошел к девочке и осторожно взял ее за руку. Женя послушно
перешла к кровати, и они сели на краешек.
— Что дальше? — спросил он.
— Ты должен знать. Ты же у нас взрослый. — Ее голос звучал безжизненно и Герка
как никогда ощутил разделявшую их пропасть.
— Жень, если ты не хочешь…
— Хочу! — ожесточенно выкрикнула она, но тут же спохватилась и уже спокойнее
добавила: — По крайней мере мне интересно. Что ты будешь делать.
Он вздохнул. Разговаривать с ней было бесполезно, разве что нарваться на
очередное оскорбление. Может быть есть другой способ заставить ее оттаять…
Герка притянул ее за руку к себе и попытался поцеловать. По крайней мере она не
сопротивлялась. Секунд пять добросовестно терпела, а потом резко отстранилась и,
удивленно, совершенно по-детски спросила:
— Это так… правильно?
— Что? — растерялся Герка.
— Что нужно засовывать язык когда целуешься?
— Тебе так не нравится?
— Не знаю… я не знала, что нужно так делать.
— А как ты знала?
— Никак. Я еще не целовалась.
— Но ты же сказала… ты что, обманывала?
— Нет, просто я не целовалась. Ты скажи что нужно делать.
Герка мысленно поблагодарил Пронину за ее уроки. Наконец-то он почувствовал себя
увереннее. Взял Женьку за плечи и улыбнулся.
— Просто повторяй за мной, хорошо?
— Но мы же не можем одновременно совать друг другу языки в рот.
— Обещаю, что не буду больше совать тебе в рот язык.
Он снова приник к ее губам, но теперь уже совсем иначе. Осторожно, будто изучая,
чутко прислушиваясь к ее ощущениям и благодарно ловя ее маленький острый язычок.
И поцелуй этот был странным. Гера не знал, что так бывает. Это было так не
похоже на ощущения, которые возникали от сумбурной грязной возни с Прониной.
Нет, сейчас все-все было иначе. Растворяясь в океане нарастающего желания, он ни
на секунду не забывал, что держит в руках ее, именно ее, эту маленькую, такую
дорогую для него девочку. Ту, о которой мечтал ночами, от отчаяния и
безнадежности сжимая до крови кулаки, ту, которая даже в эту секунду не
принадлежала ему полностью и, возможно, не будет принадлежать никогда. Это были
взрослые ощущения, искусство, которому учатся всю жизнь, и которое доступно лишь
единицам. Искусство чувствовать партнера, держать его образ в голове даже тогда,
когда волны примитивных желаний стирают само ощущение реальности. Он вложил всю
нежность, на которую был способен в этот бесконечный поцелуй. Его руки ласкали
ее лицо, пытаясь кончиками пальцев уловить движение губ, шею, плечи, выбившиеся
из косичек черные пряди… Ему хотелось, чтобы она почувствовала то, что чувствует
он. Его любовь к ней, боль, тоску…
Она осторожно отстранилась, но только чуть-чуть.
— Я забыла, что нужно дышать…
— Кажется я тоже.
— Ты сможешь снять с меня платье? — ее губы были близко-близко. Он даже
чувствовал запах парного молока, исходивший от них.
— Попробую.
— Только закрой глаза, ладно?
— Зачем?
— Почему-то я стесняюсь тебя.
Он улыбнулся про себя и послушно зажмурился.
Такая непростая задача — в первый раз раздевать школьницу, да еще и вслепую.
Завязка на фартучке у нее за спиной (ему пришлось обхватить ее, и он, не
удержавшись, коснулся губами шеи), молния на спине, пуговки на рукавах. Женя
подняла руки, платье легко соскользнуло и упало рядом с кроватью. Все еще не
решаясь открыть глаза, он на секунду замешкался. Женька тут же взяла его руки в
свои и положила себе на бедра. Горячая обнаженная кожа и резинка трусиков. Это
было уже слишком. Он едва сдержал дрожь, прошедшую по спине. Пальцы онемели, но
