Диана Машкова - Парижский шлейф
– Можно мне телефон? – Настя смущенно смотрела на Элен. Наверняка звонок в Москву стоит немалых денег, а мадам Дюваль, судя по всему, и так уже серьезно потратилась. При этом даже не представляя, когда и как Настя сможет ей эти деньги вернуть.
– Конечно! – Элен придвинула поближе к Насте палатный телефон и улыбнулась.
Настя, смущаясь и по-прежнему пряча глаза, набрала номер Марии Степановны. Та подняла трубку моментально, словно только и делала, что сидела ждала ее звонка.
– Настенька! – запричитала она. – Что же же вы нас так напугали?! Как себя чувствуете? Если б не мадам Дюваль, не знаю, что бы я делала. О деньгах не беспокойтесь – мы все ей вернем. На кафедре создали фонд, собираем.
– Господи, – Настя от сочувственных слов научного руководителя чуть не расплакалась: в горле застрял огромный ком, который мешал говорить. Она ощутила себя тяжелой обузой, никчемной растратчицей. – Не нужно, пожалуйста!
– Что не нужно? – удивилась Мария Степановна.
– Деньги, – Настя лихорадочно соображала, что бы придумать, – за меня заплатят.
– Кто?! – всегда тактичная Мария Степановна сейчас была слишком ошарашена случившимся, чтобы не произнести вслух этот важный вопрос.
– У меня есть, – Настя запнулась на полуслове, – есть очень богатый друг.
– А-а-а, – Мария Степановна помолчала и выдохнула разочарованно: – Так это он довел вас до больницы…
Настя в ответ не вымолвила ни слова. А что тут скажешь? В преподавательской среде отношение к тем, у кого водились огромные деньги, было единодушным: вор или бандит. Кому же, как не доцентам и профессорам, знать, что честным трудом состояния не заработать. Все они пахали как минимум на двух работах, подрабатывали репетиторством, писали на заказ диссертации и при этом едва сводили концы с концами. И если кто-то из студенток или аспиранток находил богатого жениха и об этом становилось известно в преподавательской среде, счастливице тут же прочили страшное будущее: муж будет гулять, по привычке бегать по проституткам или, того хуже, падет жертвой заказной пули таких же бандитов, как он сам. Начинались «душеспасительные» беседы, после которых девушки долго приходили в себя. Настя о Николае никому не говорила – ждала, когда он сделает предложение. Тогда уже можно было бы с чистой совестью выслушать «добрые» напутствия и покинуть институт. Можно было бы… если б она на собственной шкуре не убедилась в том, что огромные деньги неизменно сопутствуют подлости, предательству и преступлениям. А Мария Степановна не первый день на свете живет – газеты читает, телевизор смотрит: она и так обо всем этом давно знает.
Настя понимала, что, выдумав богатого друга, чтобы избавить бедных преподавателей от тяжелых для них затрат, она собственными руками возвела непреодолимую стену между ними и собой. Но так было правильно, так было нужно. Она уже прбклятая, изгой – и пусть от ее жизни не останется камня на камне.
– Так как вы себя чувствуете? – переспросила Мария Степановна.
– Нормально, – Настя старательно сдерживала подступившие слезы и размышляла о том, как заработать деньги, чтобы вернуть долг Элен Дюваль, – я в порядке.
– Настя, – Мария Степановна заговорила очень мягко, она точно не способна была долго сердиться, – а что мы родителям вашим скажем? Что с вами было?
– Я не знаю, – Настя и вправду не успела спросить ни Адель, ни врача, что именно с ней стряслось, – но я сама позвоню. Скажу, что меня пригласили задержаться в Парижском университете, если вы не против.
– Ну-у, – в голосе Марии Степановны послышалось разочарование, – я бы на вашем месте не стала выдумывать. Они имеют право на правду.
Настя снова промолчала – слезы вырывались наружу и не давали говорить. Она представила, как раздраженно всплеснет руками мать и скажет: «Доигралась», как от бессилия стиснет зубы отец и забормочет себе под нос: «Вот, тебе же говорили». Господи, нет! Никакой правды. Хватит с нее и родительского презрения за то, что не смогла осуществить главную мечту их жизни – удачно выйти замуж. А ведь они все ей для этого дали: красоту, образование, приличное воспитание, наконец.
– Хорошо-хорошо, – Мария Степановна, услышав в трубке всхлипы, кинулась утешать свою аспирантку. – Будем считать это ложью во спасение.
– Спасибо, – Настя едва выговорила слово и кивнула головой, как будто собеседница могла это видеть.
– Договорились. Выздоравливайте поскорее и возвращайтесь.
– Да, – Настя снова всхлипнула: вернуться в Москву сейчас было для нее смерти подобно.
Девушка положила трубку на рычаг и спрятала в ладонях лицо. Теперь она точно осталась совершенно одна на всем белом свете: родители от нее отказались, Мария Степановна тоже отвернется, Николай умер. Как хотелось бы ей самой умереть, чтобы все прекратилось, чтобы не тратились чужие деньги на то, что не имеет ни значения, ни смысла! Все равно душа уже умерла, уже отлетела…
Элен сидела тихо и внимательно вслушивалась в Настины всхлипы. Как только девушка отняла ладони от лица, Элен взяла ее за руку и придвинулась ближе.
– Ни о чем не беспокойтесь, – тепло в ее голосе убаюкивало и накрывало прозрачной паутиной заботы.
– Простите меня, – Настя видела и слышала искреннее сочувствие, и от этого чувство вины становилось только острее, – я вам обязательно все верну.
– Что?! – Элен вскочила со стула и стала расхаживать туда-сюда по палате. – Я никогда не возьму с вас денег!
– Но почему? – Настя испугалась внезапной резкости интонаций и движений.
– Потому что, – Элен снова села на стул, – мне нужна будет ваша помощь. Сейчас я помогу вам, а потом вы – мне.
– Но что я могу для вас сделать? – Настя удивленно взглянула на мадам Дюваль.
– Давайте поговорим об этом позже. Когда вам станет лучше.
Элен накрыла руку Насти своей ладонью, ободряюще сжала. Они просидели так несколько минут. Насте было неуютно в обществе этой почти незнакомой женщины, но она терпеливо молчала, только отводила глаза. А потом Элен попрощалась, встала и вышла из палаты, плотно прикрыв за собой дверь. После ухода мадам Дюваль Настя долго гадала, что могло понадобиться от нее – бесполезной и никому не нужной – успешной и состоятельной Элен. Так ничего и не придумав, она уснула.
Врач явился, едва пробило девять утра, принеся в палату запах солнца и свежести. Он сиял радостной улыбкой, а интонации его приветственного «Comment sa va?»[12] звучали как музыка. Настя невольно улыбнулась в ответ и подумала, что сведущие в психологии французы лечат не только лекарствами, но и хорошим настроением. Эмоции заразительны – вот они и стараются зарядить больных позитивом. Если бы только это имело значение, когда жизнь человека разрушена. Днем тебя снедают тяжелые мысли о безысходности, а ночью снятся омерзительные черви, заполняющие собой подсознание. И остается либо покончить с собой, либо приучиться с этим жить.
