Елена Рахманова - Женское счастье
Из трех подружек Августа Илларионовна быстрее всех пришла в себя, или, возможно, это сказалась балетная выучка, когда приходилось прятать обуревающие тебя эмоции, выходя на сцену.
– Как, однако, все удачно складывается. И тебе, милая, не придется назад сумки тащить. Нет, не перевелись еще рыцари в наше время.
Если накануне ночью они остановились у невидимой черты, не отважившись перешагнуть ее, то теперь умозрительный рубикон был форсирован одним махом. И это отнюдь не значило, что их общение приобрело оттенок фривольности или панибратства. Просто они теперь вели себя друг с другом так, будто были знакомы лет сто, не меньше. Но при этом обоим почему-то не хотелось касаться своего прошлого, может, потому, что они неосознанно ориентировались на будущее? Гоша не без удивления узнал, что Татьяна – кандидат химических наук и преподает в институте, где слывет среди студентов из-за своей принципиальности и неподкупности чуть ли не старорежимным монстром. Он же в свою очередь поделился с ней мечтой обзавестись собственным домом за городом, чтобы можно было приглашать друзей – летом покупаться в местном озере и поесть шашлыков на природе, а зимой покататься, например, на лыжах.
– Вот бы мне родственницу вроде вашей Анны Дмитриевны, – заметил он между прочим. – Когда ни приедешь, всегда тебя и твоих гостей накормит. Да как накормит!
– А это правда, что ты и наш участок хотел прибрать к рукам? Или, может, и сейчас еще хочешь? – спросила осмелевшая Татьяна.
Гоша смущенно хмыкнул.
– Хотеть-то я хочу, – наконец признался он. – Но это не значит, что я собирался силой принудить вас продать мне дом или что-то в этом роде.
– А откуда вообще взялись такие мысли?
– Просто жалко смотреть, как добро пропадает!
– Ну да, стая безмозглых куриц, – закивала Татьяна. – Причем не только безмозглых, но и безруких, как, впрочем, и положено курицам.
– Прости, – произнес Гоша и миролюбиво похлопал ладонью по ее руке, лежащей на колене.
У Татьяны вмиг вылетели все мысли из головы, и стало так жарко, что она даже расстегнула верхнюю пуговицу на блузке.
Заметив это, Гоша излишне суетливо предложил побольше открыть окна, лишь бы поскорее миновать нежелательный поворот в разговоре.
– Но ты так и не ответил на мой вопрос, – тихо произнесла Татьяна, и ее собеседник от души посочувствовал студентам непреклонной преподавательницы. Такую на мякине не проведешь.
– Каюсь, сказал не подумав. – И Гоша, приложив обе руки к сердцу, посмотрел на Татьяну.
Она же расширенными от ужаса глазами уставилась на дорогу.
– Ради бога, возьмись за руль!
– Хорошо, хорошо, – сказал Гоша, повиновавшись, и добавил: – Да не волнуйся ты так, я же контролирую ситуацию.
– Но мне же все равно страшно, – объяснила Татьяна, повернув к нему побледневшее лицо.
«Какая же она трогательная в своей непосредственности, – умилился Гоша. – Так бы и был все время рядом, чтобы оберегать и опекать». И испугался своих мыслей. Однажды он уже связал свою жизнь с женщиной, как ему тогда казалось, до гробовой доски. Судьба распорядилась иначе, но та женщина в любом случае не пропала бы. Она была, что называется, боевой подругой, соратником, уверенной в себе и самодостаточной. Эту же выбить из привычной колеи – все равно что бросить слепого кутенка в воду. Тут ответственности куда больше. Будешь потом век корить себя за испорченную чужую жизнь, если что пойдет не так. А подобного и врагу не пожелаешь…
Все эти Гошины размышления шли как бы параллельно, не нарушая их беседы, которая, миновав опасный «куриный» водоворот, потекла тихо-мирно, доставляя удовольствие обоим.
Поездка по хозяйственным нуждам заняла гораздо больше времени, чем могла бы в иных обстоятельствах. После магазина они решили подъехать к виднеющейся за лесом колокольне – на машине это сделать было проще простого, не то что своим ходом. Проржавевшее шатровое покрытие без креста, выщербленная грязно-кирпичная кладка – одним словом, безотрадная картина. Но когда они подъехали ближе, выяснилось, что в самом храме уже идут восстановительные работы. И окна со вставленными стеклами уже обрамляют свежепобеленные фигурные наличники.
Реставраторы разрешили им заглянуть внутрь. По большей части белое, лишь с кое-где сохранившими стенными росписями, без алтарной преграды, внутреннее пространство поражало своей монолитностью и устремленностью ввысь.
– Впечатляет, – благоговейно произнес Гоша. – И именно тем, что ничто не отвлекает внимания. Знаешь, я ведь впервые в церкви.
– Да, умели строить древние мастера, – согласилась с ним Татьяна. – Обрати внимание, ни одно старое сооружение никогда не кажется стоящим не на месте. Поразительным все-таки художественным чутьем обладали наши предки…
На этот раз Гоша высадил Татьяну у калитки и помог донести сумку до крыльца. От приглашения пообедать он отказался. Слишком уж быстрыми темпами, на его взгляд, крепли их добрососедские отношения, да и Василичу наверняка не терпелось узнать, что они делали вдвоем так долго…
– Да ничего, собственно, и не было! – с такими словами появился Гоша на пороге их сарайчика.
– А я, можно подумать, тебя спрашиваю, – с невинным видом откликнулся приятель, нарезая аккуратными кружочками огурцы в миску, где уже лежали ломтики помидоров и кружочки репчатого лука.
– Меня, между прочим, обедать приглашали, – уел друга Гоша.
– Но ты, естественно, отказался, – заметил Василич. – Ты просто не мог поступить иначе, зная, что я жду тебя к столу. У нас сегодня тушенка…
– С макаронами!
– Не угадал – с жареной картошкой. – И Василич самодовольно усмехнулся. – Ну не молодец ли я!
Когда с изысканным блюдом было покончено, «балтиец» положил ногу на ногу, сцепил руки за головой, потянулся и произнес:
– А вот теперь тебе самое время ответить: «ничего» – это как?
Гоша не ждал от друга такого подвоха и огрызнулся:
– Ничего – это и есть ничего! Я даже не знаю, когда в следующий раз мы с ней увидимся. Может, через неделю!
Но «следующий раз» наступил гораздо раньше. Едва на землю опустились сумерки, как обоим что-то срочно понадобилось возле кустов бузины. Они проболтали часа два ни о чем, и оба остались очень довольны таким насыщенным времяпрепровождением.
На другой день произошло то же самое. И как-то исподволь зародилась привычка, про которую говорят, что она – вторая натура. У них все больше и больше находилось поводов побыть вдвоем. Вместе им было легко и нескучно, словно заполнилась некая пустота, что была в их жизни. Но обоих страшила мысль: «А что будет, когда мы расстанемся, да и нужно ли это?» Ответить на такой вопрос – означало решиться круто изменить свою жизнь. Но в их нынешнем существовании все было знакомо и их не подстерегали неожиданности самого разного свойства. Время, когда экстрим будоражит кровь и кажется привлекательным во всех своих проявлениях, уже давно миновало. Теперь хотелось уверенности, незыблемости и постоянства, тоже во всех их проявлениях.
