Елена Рахманова - Женское счастье
Прелесть представляла собой рыжевато-коричневого щенка в белых «носочках» и с белой полосой на мордочке. Опрокинув корзину, щенок выбрался из нее и заковылял по полу, всем своим видом демонстрируя дружеское расположение и твердую уверенность, что впереди его ждет только безоблачное существование.
– Ну как? – спросила Инга, явно ожидая восторгов, и они последовали.
– И как же его зовут? – спросила Татьяна, как зачарованная следя за восхитительным пушистым созданием.
– Вам решать, – ответил Василич. – Хоть прежние хозяева просили назвать на букву «Л».
– Лорд, – с ходу предложил Сева, но тут же заметил: – Хотя такая кличка обязывает.
– А может, Лаки, Счастливчик? – предложила Нина.
– Ну нет, – возразила Полина Денисовна, – у русской собаки должно быть русское имя. – И обвела сгрудившихся вокруг щенка людей строгим взглядом.
Возразить никто не решился.
– Тогда Лютый! – произнесла Даша и сделала страшные глаза.
На нее посмотрели с недоумением, а щенок так даже плюхнулся толстым задиком на пол от неожиданности.
Тогда она уточнила:
– Сокращенно Лютик, а?
Это было куда лучше. Но тут виновник переполоха чуть было не испортил все дело.
– Скорее уж Кувшинка водоплавающая! – воскликнул Гоша, увидев, как вокруг щенка расплывается лужа.
Схватив его и прижав к груди, Татьяна ринулась на защиту:
– Подумаешь, ничего страшного! Он еще маленький, ему можно. Правда, Лютик?
Щенок лизнул ее в нос, полностью согласный со своей новой хозяйкой.
– Хоть какой породы этот парень? – тихо спросил Гоша у Василича.
– Хорошей породы, пушистой, – басовито ответствовал Дед Мороз. – Незаконнорожденное дитя любви, можно сказать. Для вас в самый раз.
– Как это?
– Мама – колли голубых кровей, папа – восточноевропейская лайка, обаятелен чертяка сверх меры. Вот его мать и не устояла. Щенки родились – загляденье, однако без родословной, естественно. Но вам, я так понимаю, она ни к чему, правда ведь?
– Правда, – усмехнулся Гоша. – Мы тоже не из графьев.
А Лютик тем временем, затисканный и заласканный, щедро облизав по очереди всех гостей крохотным розовым языком, утомился и, уютно устроившись в ворохе цветной оберточной бумаги, безмятежно заснул.
– Хорош защитник! – усмехнулся Гоша, а Василич, обозрев всех и увидев, что еще один этап празднования Нового года, совмещенного с новосельем, подошел к своему логическому концу, провозгласил:
– Итак, можно констатировать, что раздача новогодних слонов удалась! – и стал с облегчением снимать шубу, бормоча себе под нос: – Как только у меня теплового удара не случилось, не понимаю.
Но тут надумали водить хоровод вокруг елки во дворе, и ему пришлось, отдав шубу жене, снова обряжаться в теплое – уже в собственную дубленку.
В общем шуме и гаме никто не заметил, что Татьяна единственная осталась без новогоднего подарка. Самое удивительное, что и она сама этого не заметила, счастливая оттого, что ей явно удалась роль хозяйки большого дома и этого чудесного праздника.
Но в самый последний момент, когда Татьяна уже потянулась за курткой, чтобы вслед за гостями выскочить на улицу, Гоша жестом остановил ее. Затем, прижав палец к губам, повел за собой наверх. Здесь сильнее чувствовался тот специфический запах, который стоит в только что отстроенных, но еще не обжитых помещениях.
На небольшую площадочку выходило четыре двери, и на одной из них красовался огромный красный бант, который Татьяна прежде не заметила.
Она удивленно посмотрела на мужа.
– Это мой подарок тебе, – тихо произнес он и подтолкнул жену вперед.
У Татьяны почему-то задрожали руки, когда она неуверенно уперлась ладонью в дверь. Та открылась…
– Господи боже мой, это мне? – спросила Татьяна.
– Тебе.
Перед ней была спальня, самая настоящая спальня – с большой двуспальной кроватью, туалетным столиком с овальным зеркалом и огромным встроенным шкафом. А возле окна стояло плетеное кресло, с которым было связано столько недоразумений в их жизни, что нигде больше оно стоять просто не могло.
Татьяна считала, что комната в двухкомнатной городской квартире, которая считается ее, – уже счастье. А тут целая спальня, правда без штор, ковриков и прочих деталей, придающих ей индивидуальность и уют.
– Знаешь, я Ирку сюда даже на порог не пущу, – неожиданно для себя произнесла она. – Я ее, конечно, очень люблю, и она всю историю искусства назубок знает. Но это будет только мое. Как захочу, так все здесь и сделаю, можно?
Гоша тихо засмеялся и ничего не ответил. С улицы доносились радостные крики и обрывки детской новогодней песенки. А им казалось, будто они остались одни на всем белом свете. Но нет, не навсегда, а только сейчас, когда этого просила душа.
«Да, я действительно курица, – блаженно улыбаясь, подумала Татьяна, обнимая мужа. – И моя мечта – собрать всех под своим крылом. Если им будет тепло и уютно, то и у меня станет легко на душе. И чем больше счастливых людей соберется подле меня, тем полнее станет моя жизнь…»
Такая вот нехитрая житейская мудрость, но как порой трудно прийти к ней.
