Бертрис Смолл - Опасные наслаждения
— Мне понравилось, как ты меня мыла, — заметил Чудовище. — Ты нежна, мистрис Энн. Я никогда не знал женской нежности.
— Разве мать не была нежна с тобой? — прошептала Энни.
— У меня не было матери, — резко бросил Чудовище. — Я убил ее своим появлением на свет, и ее смерть убила всякую привязанность, которую мог бы питать ко мне отец.
— Моя мать умерла, когда я была такой маленькой, что совершенно ее не помню, — призналась мистрис Энн, дочь торговца. — Преждевременные роды. Ее и мою сестру похоронили на склоне холма за моим домом. Но ваш отец был добр к вам?
— Я запомнил только еженедельные порки. Одна — зато, что я убил свою мать. Все остальные — за малейшие провинности, вызывавшие его недовольство. Ты спросила меня, ношу ли я маску из-за шрамов, и я ответил утвердительно. Но не сказал тебе, что это отец искалечил меня в двадцать лет. Он решил, что хочет снова жениться, и заявил, что если новая жена родит ему сына, он сделает ребенка своим наследником… если, конечно, тот не убьет свою мать при рождении. Всю жизнь он наказывал меня за то, в чем я не виноват. Разве не он пролил семя в чрево моей матери? Я объяснил, что это он убил ее своей неукротимой похотью и требованиями родить сына. И заодно со смехом сообщил, что женщина, на которой он хотел жениться, уже пала жертвой моей похоти и отдавалась мне, когда бы я этого ни захотел. Я взял ее невинность, и это было так сладко! Тогда он напал на меня, и я, защищаясь, убил его. Но прежде он успел изуродовать меня, вопя, что отныне мое смазливое личико больше никогда не заманит женщину ко мне в постель!
— Ах, бедное Чудовище! — вздохнула Энни, гладя его лицо под маской.
— Я не нуждаюсь в твоей жалости, девка! — прорычал Чудовище. — Глупец, зачем я рассказал тебе свою историю! Тебя следовало бы побить за дерзость. Я так и сделаю, а потом стану драть тебя, пока не запросишь пощады!
Но прежде чем он успел спрыгнуть с кровати, Энни поймала его руку.
— Почему ты бьешь своих женщин? Неужели ничему не научился, терпя жестокость отца?
Он намотал на руку ее каштановые волосы и рывком притянул к себе.
— Женщины нуждаются в порке, помогающей возбудить их страсть!
— Нет, я думаю, это ты получаешь удовольствие от подобных действий, — возразила она. — Позволь мне любить тебя, господин, и я докажу, что тебе не нужно побоев, чтобы завлечь меня в твои объятия.
В темных глазах блеснуло любопытство.
— Если ничего не получится, берегись, — остерег он. — Я отдам тебя своим воинам, на вечернюю потеху. Может, предпочитаешь получить порку и остаться здесь?
Вместо ответа Энни отстранилась и толкнула его на подушки.
— Твой великолепный «петушок» способен возбудить страсть в любой женщине, — заверила она и, нагнувшись, стала целовать его в губы, обводя их кончиком языка, пока он не приоткрыл рот, после чего их языки вступили в пылкий поединок. Ее губы коснулись маски нежным поцелуем. Приподнявшись, она стала лизать его горло, прикусила подбородок, сползла ниже и стала сосать плоские соски, одновременно гладя его по животу. А когда коснулась зубами соска, он тихо вскрикнул.
Гортанно смеясь, Энни лизала и кусала мускулистый торс и, прежде чем он разгадал ее намерения, быстро надела ему на запястья прикрепленные к изголовью кожаные путы. Он предупреждающе зарычал, но не сделал попытки освободиться. Энни уселась на него лицом к ногам, так что он не мог ее коснуться, зарылась пальцами в густые завитки волос внизу живота и осторожно потянула. Потом, взвесив на руке массивный член, уже проявлявший признаки возбуждения, лизнула несколько раз, обвела языком бороздку, пососала, как сладкий цукат. А когда стала вбирать в рот, он застонал. Она снова стала сосать, сначала осторожно, потом все сильнее. Плоть у нее во рту продолжала набухать и запульсировала. Энни повернулась, заползла между его широко расставленных бедер и принялась покусывать яички и брать их в рот, перекатывать языком, пока он чуть не заплакал от приятной боли. Уверившись, что он более чем готов, Энни освободила его, легла на спину и проворковала:
— Иди ко мне, господин, и получи награду. Он навис над ней.
— Давай посмотрим, как глубока твоя нежность, когда ты увидишь источник своей страсти, мистрис Энн! — прорычал он, срывая маску.
Шрам на его лице был глубок: очевидно, рану нанесли с намеренной жестокостью. Он проходил от внешнего угла правого глаза по скуле, под ноздрей, к левому углу рта и челюсти. Но Энни не вскрикнула. Не проявила и сотой доли той скорби, которую ощутила при виде такого уродства. Наоборот, взяла его голову в ладони и, притянув к себе, отчаянно прильнула к губам.
— Возьми меня, господин, — прошептала она ему в рот. — Я нахожу тебя куда более волнующим сейчас, а не когда ты в маске.
Она осторожно провела кончиками пальцев по грубому шраму. Он с ревом вторгся в нее. Никогда его похоть не была такой острой, не пылала так ярко.
— Я никогда не отпущу тебя, — хрипел он. — Никогда!
— Возьми меня, мой дорогой господин! — вскрикнула она. — Возьми!
И он брал ее неутомимо и яростно. Первый раз они кончили вместе, и его густое семя переполнило лоно Энни. Но он не вышел из нее и оставался твердым, как железо. Дождавшись, пока она отдышится, Чудовище вновь стал двигаться, быстро и резко, и завыл как безумный, вновь изливаясь в нее. Она кончила через несколько мгновений, ослабев от головокружительного наслаждения. Он на несколько минут замер.
— Я больше не вынесу, — всхлипнула она.
— Это ты сотворила такое со мной, — прошептал он ей на ухо, — и должна выдержать все, мистрис Энн.
И он поцеловал ее с неожиданной нежностью, перед тем как начать третью скачку. Вскоре он слегка напрягся, несколько раз сильно вздрогнул и с громким криком кончил в третий раз. Энни последовала его примеру. Страсть омывала ее штормовыми волнами. Ее тело выгнулось и дрожало под натиском разрядки. Казалось, оно сейчас разорвется! Энни в испуге вскрикнула, но он крепко держал ее, пока спазмы, сотрясавшие ее тело, не затихли. И сразу же потянулся к маске.
— Нет! — воскликнула она. — Ты больше никогда не наденешь ее в тишине этой спальни! Я хочу видеть тебя таким, какой ты есть.
И она снова завладела его губами в исступленном поцелуе.
— Носи ее перед своими людьми. Но не со мной!
— Разве ты не боишься? Не чувствуешь отвращения? — удивился он. — Теперь я уродлив, но когда-то считался первым красавцем королевства.
— Для меня ты всегда прекрасен, господин, — уверила она и, когда он положил голову ей на грудь, стала осторожно гладить темные волосы.
— Мама! Мамочка! — донеслось до нее.
