Измена. Просчиталась, но...где? (СИ) - Дюжева Маргарита

— А ты хочешь совет? Иди в жопу со своими советами! Заколебала своим белым пальто.

Олеся вспыхнула, но больше ничего не стала доказывать или объяснять. Просто сказала:

— Всего хорошего, — и пошла на выход.

— Ну и катись! — прозвучало ей вслед, — тоже мне подруга! Зануда и неудачница! Мы тебя всегда дурой считали. Так что вали. Я и без тебя справлюсь!

Оставшись одна, Ольга от злости разревелась. Все снова шло не по плану.

Глава 17

После тех жутких фотографий Киру словно подменили. Она по сто раз в день звонила то мне, то Глебу и спрашивала, как у нас дела, чем занимаемся, когда домой.

Да и дома вдруг начала все делать с необычайным рвением – мыла пол, посуду, готовила то, что умела по возрасту. Сама загружала белье в машину, потом развешивала и гладила.

В другой ситуации я бы порадовалась, что в старшей дочери проснулась хозяюшка, но сейчас было не до радости. Потому что ребенка зацепило.

Ее травма и страх были настолько очевидны, что у меня душа наизнанку выворачивалась. Особенно, когда замечала, как вечером она смотрела на часы, поджидая отца с работы. И если Глеб задерживался хотя бы на пять минут, Кира звонила, чтобы узнать, где он и когда придет.

Да, мы объяснили ей, что все это подстава, доказали, что фотографии были поддельными. Дочка-умница – все поняла, но страх никуда не делся. Она теперь до одури боялась, что появится новая женщина и новый ребенок, которых муж будет любить больше, чем нас, к которым он уйдет.

В этот момент мне хотелось прибить Прохорова. Просто вот взять табуретку и отходить ей по хребтине так, чтобы разогнуться не мог.

Ладно я. Встану, отряхнусь и назло всем дальше пойду. Больно, но не смертельно. Но, блин, про детей почему не подумал, когда с этой шалашовкой связался? Почему не подумал о том, каково будет им, если они узнают про похождения и левого «братика»?

Почему за мужскую слабость зачастую отдуваются не только женщины, но и дети?!

Меня бомбило, но я молчала.

Во-первых, потому что не хотела еще больше пугать и травмировать Киру скандалами. А, во-вторых, видела, как поменялся Глеб.

После того, как последствия его измены отрикошетили в Киру, его тоже словно подменили. Я знала, что он устроил Ольге разбор полетов, прикрутил по всем фронтам так, что она лишний раз дернуться не могла. Нанял человека, который докладывал о каждом шаге белобрысой проблемы. И как только она хотя бы глядела не в ту сторону – шла жёсткая реакция. Больше не было полумер, шаг влево, шаг вправо – расстрел. Охотница одним местом за чужими деньгами в полной мере прочувствовала, что это такое, когда внезапно выясняется, что ты не самая умная, и что объект охоты может показать такие когтищи, что страшно шевельнуться.

Но главное не это.

Главное — его отношение. Он был рядом. Не ждал от меня помощи, не ждал, что я сама все объясню и разрулю, избавив его от хлопот, а сам исправлял свои ошибки. Делом, а не пустыми словами доказывая перепуганной Кире, что семья для него – это самое ценное в жизни. Они проводили вместе много времени, разговаривали, смотрели вместе фильмы, что-то обсуждали, вместе делали по дому, и Кира успокаивалась и снова улыбалась.

Он тоже улыбался. Но когда оставался один, когда думал, что его никто не видит, устало прикрывал глаза ладонями и сидел не двигаясь.

Я чувствовала, что ему плохо. Чувствовала, что он жалел и места себе не находил из-за случившегося.

А что ты хотел, милый? Отдача всегда настигает, как ты ни прячься, как ни беги.

И все чаще в голове крутились мысли о том, что будет дальше.

В жизни всякое случается, и порой приходится сталкиваться вот с таким уродливым, пошлым, постыдным. Таким мерзким и болезненным, что душа выворачивалась наизнанку.

И тут уж каждый сам выбирает, как на это реагировать. Кто-то будет страдать, выть ночами, наматывая сопли на кулак, биться головой об стену и думать о том, что все, жизнь закончена – лучшие годы спущены в унитаз, дальше только непроглядная тоскливая мгла. Кто-то облегченно выдохнет и вырвется на волю из давно изживших себя отношений. Кто-то замкнется в себе. Кто-то переболеет и перевернет страницу, потому что не захочет тратить свои драгоценные ресурсы на бесконечные страдания.

Это воля каждого. И каждый вправе сам решать, как реагировать на такие ситуации.

Я выбрала – жить дальше. Нормально жить. Без постоянных рефлексий, без оглядок и сожалений. Сложно? Да. Но я слишком люблю саму себя, свою жизнь и свое спокойствие.

И я не хочу, чтобы мои дети жили с несчастной матерью, видели истерики, неврозы и прочие прелести. Не хочу, чтобы они думали, будто в чем-то виноваты, и будто из-за них все это случилось. Не хочу одна растить малыша, который родится следующей весной.

Я бы смогла, справилась.

Но я не хочу.

Как и доказывать не пойми что и не пойми кому. Типа, я такая крутая, что и в горящие избы с разбегу, и коней табунами валю. Все сама, преодолею, превозмогу.

Могу. Но не хочу. Ни преодолевать, ни превозмогать, ни что-то там строить заново. И все у меня в порядке с гордостью! В полнейшем. Просто я уже не в том возрасте, чтобы жить по принципу: назло маме отморожу уши. Сейчас в приоритете я. Мои дети. Мои желания.

И нет, я не терпила. Я просто слушаю себя и то, что нужно мне. А еще смотрю. Широко открытыми глазами наблюдаю за Глебом.

Если бы я что-то заметила, почувствовала хоть какой-то намек на неискренность, на то, что он делает это все только ради того, чтобы сохранить теплое местечко и закрыть рот нелюбимой жене, я бы снесла все преграды на пути к свободе. Ушла бы в ту самую новую жизнь, о которой говорят любители радикальных мер, и не оглянулась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Но я видела только одно – искреннее желание все исправить, страх потерять семью и раскаяние.

Как ни крути, мамино пресловутое «каждый имеет право на одну ошибку» не было лишено смысла. Осталось только научиться заново дышать, найти опору, островок спокойствия.

Вроде у меня даже начало получаться

А потом случилось это…

Мне позвонили.

Звонок поступил около полудня с неизвестного номера, и первое, что я услышала – это тишина. Острая, надрывная, хлесткой пощечиной прошедшаяся по и без того взвинченным нервам.

И тут же сердце сжалось от тревоги и дурных предчувствий. Хотелось бросить трубку и спрятаться, а на глаза сами собой навернулись слезы.

Чтобы справиться с невыносимой тоской, в один миг охватившей все мое существо, я положила руку на едва заметный живот, с невообразимым трудом проглотила ядовитый ком, вставший поперек горла:

— Слушаю, — получился не то шелест, не то шепот. На большее у меня не было сил.

Я даже опустилась на стул, потому ноги подкосились и превратились в ватные, слабые колбаски.

— Татьяна Валерьевна, здравствуйте, — с заминкой произнес незнакомый голос.

Его звучание никак не отозвалось в памяти, но легче от этого не становилось.

— Здравствуйте.

Снова заминка. Потом:

— Меня зовут Олеся. Я подруга Ольги.

Перед глазами поплыли красные круги, и на плечи будто навалилась каменная плита. Так тяжело стало, так неподъемно, что я даже пальцем не могла пошевелить.

Следующий виток, да?

Теперь в ход пойдут друзья, подруги, мамы, папы, бабушки, дедушки и еще хренова куча неравнодушных к Оленькиной судьбе людей?

Зареветь захотелось просто нестерпимо.

Конечно, сдержалась. А как иначе? Я же сильная, стойкая, мне все ни по чем…

Я только руку плотнее к животу прижала и осипшим голосом спросила:

— И что вам нужно, Олеся, подруга Ольги?

— Ничего… Я просто хотела вас предупредить…

Угрозы? Я запоздало подумала о том, что надо было включить запись телефонного разговора. Кое-как натыкала, включила:

— О чем?

— Ольга… она немного не в себе из-за всего происходящего, — раздалось из трубки, — никак не может смириться с тем, что ваш муж… в общем, не пошел у нее на поводу. Она очень обижается и злится.