Измена. Просчиталась, но...где? (СИ) - Дюжева Маргарита

Поэтому Ольга позвала свою единственную оставшуюся соратницу в кафе. Та пришла хмурая и не очень радостная, но в отличие от Ирмы не стала строить из себя не пойми что и не полезла с претензиями относительно заявления на Катерину. Вместо этого спросила:

— Как твоя беременность?

— Задолбала, — огрызнулась Ольга, — толку от нее никакого, один проблемы. Я жирная, носатая, неуклюжая, как пьяный бегемот.

— А мне кажется, ты очень красивая, — рассеянно сказала Олеся, — такая прям куколка беременная.

Ага. Куколка! Здоровенный розовый пупс, или свинка, или Карлсон. Киндер сюрприз, мать вашу.

Подруга всегда была немного блаженной, но сейчас это раздражало особенно сильно. Ольга позвала ее не для того, чтобы выпрашивать дешевые никчемные комплименты, ей помощь была нужна. И сочувствие! Потому что такой несчастной Ольга себя не чувствовала никогда.

Это все идиотские гормоны виноваты! От них то смеяться хотелось на пустом месте, то ни с того слезы на глаза наворачивались.

Ольге до дрожи было жалко своей талии, своего плоского ровного живота. Своих узких щиколоток, которые сейчас под вечер напоминали слоновьи копыта. Было жалко носа, распухшего на фоне беременности. Кожу было жалко! Потому что, сколько бы она ни мазалась дорогущими кремами, проклятые растяжки все равно расползались по бокам и по груди.

Когда она затевала это мероприятие, у нее было четкое виденье того, как потом все это исправлять. Богатый мужик дает денег, чтобы вернуть былую красоту, и спустя пару месяцев после родов она должна была быть как новенькая. Даже лучше.

Что будет теперь – она даже боялась представить. Этот скупердяй за каждую копейку готов удавиться, а тех крох, что называют алиментами, на реконструкцию утраченной красоты точно не хватит.

Волосы правда были красивыми. Тут не отнять. У нее в жизни не было такой густой шелковистой гривы, как сейчас. Но статейки в интернете коварно намекали, что потом, после родов, все отвалится и станет хуже, чем было.

Словами не передать, как сильно все это ее бесило. Вроде задумка-то была такая хорошая, надежная, откатанная десятками, если не сотнями других девушек. И у всех все получалось. Кроме нее. Разве это справедливо?

— Ты представляешь, Олесь, все идет не так, как надо. Все! Я не могу понять, за что мне это? Я просто хочу забрать свое, а они меня постоянно обламывают по всем фронтам!

— Угу, — сконфуженно согласилась Олеся.

А Ольгу несло. Причем так сильно, что она продолжала на повышенных тонах, и плевать ей было, что в кафе кроме них присутствовали и другие посетители.

На все плевать! У нее трагедия за трагедией, сплошные обломы. Неужели она еще будет думать о ком-то другом. Да не насрать ли!

— А самое главное, никто не хочет войти в мое положение и проявить сочувствие к беременной женщине. Глеб – чурбан неотесанный. Только орёт на меня! — шипела она, ожесточенно перемешивая сахар и гремя ложечкой по чашке. — Жена его – это вообще отдельный вид звездеца. Мало того, что гордости ноль, так еще и жадности выше крыши. Она все себе забрала! Все! Недвижимость, фирму, которая была у Прохорова. Машины! Представляешь? Не нажрется никак, курва!

— Угу, — ловя заинтересованные взгляды, Олеся краснела.

Вот, казалось бы, не она скандалила, а стыдно было именно ей.

— Она еще и на алименты посмела подать. А у нее этих детей дурацких – как свиней нерезаных. И скоро еще один на подходе! Я почитала в интернете, по закону и правда получается, что с таким раскладом мне достанется всего десять процентов от его текущей зарплаты. Ты представляешь?! Десять процентов! Даже если Прохоров будет получать полмиллиона, мне достанется всего пятьдесят тысяч. Это вообще ни о чем! На них ни одежды купить, ни на отдых съездить. Да одна хорошая сумка стоит дороже, чем он мне будет перечислять!

— Ну, технически, эти деньги не на сумки предназначены, — напомнила Олеся, — это для ребенка. На еду, на одежду…

Ольгу рвануло:

— Только не включай опять душнилу. Даже ты и то должна понять, что это несправедливо. Я беременна его ребенком, а он ведет себя как скупердяй!

— Он же его не просил. Не планировал. Ты сама…

— Да какая на хрен разница? Сама не сама. Ребенок есть? Есть! Значит, будь добр, обеспечивай по полной и его, и мать. Это же логично. Это его самая что ни на есть прямая обязанность!

Ее просто рвало на ошметки.

Почему все говорили про ребенка, и никто не понимал того, как ей тяжело? Никто не осознавал, в какую сложную жизненную ситуацию она попала. Это же просто жопа! Запланировать одно, а в итоге получить другое. Вернее, вообще ни черта не получить! Эта сраная съемная квартира не в счет. Как и те несколько переводов на карту, когда Глеб только узнал о беременности и старался откупиться, чтобы дорогая женушка, чтоб ей пусто было, не узнала о его косяке.

Олеся неожиданно решила проявить чудеса осведомленности и устного счета:

— Кстати, потом сумма будет больше. Их старшей дочке сколько? Тринадцать? Значит, через пять лет он не будет на нее платить. Останется четверо несовершеннолетних. Процент станет побольше.

— Ты сейчас издеваешься? — рявкнула Ольга. — Процент больше? Не десять, а двенадцать с половиной? Зашибись, какая удача! Ты еще скажи, что через семь лет их средним станет по восемнадцать! И тогда половина Прохоровской зарплаты будет делиться всего на двоих. На моего сына, и позднего выпердыша этой старой карги.

— Вообще-то, когда детей двое, на алименты уходит только треть зарплаты мужчины, а не половина.

Ольга зашипела и едва удержалась от того, чтобы швырнуть в бестолковую подругу тарелку с пирожным.

Просто невообразимая бестолочь. Тупая! Тугая! И бестактная! Но другой все равно нет, поэтому Ольга мрачно сказала:

— Я не могу допустить, чтобы эта старая сука шиковала, пока я с хлеба на воду перебиваюсь. Поэтому ты обязана мне помочь.

Олеся хлопнула глазами и настороженно спросила:

— Чем?

— В общем так, слушай, — нездорово сверкая глазами, Ольга подалась вперед. — Я все продумала. Меня в офис к Прохорову не пустят – жена его постаралась, а вот тебя запросто.

— Зачем мне к нему?

— Мы подгадаем момент, так, чтобы он был на месте, и грымза его тоже была. Ты придешь в его кабинет. Я объясню, где он находится. Придешь, поговоришь, хвостом покрутишь. И так, слово за слово, сблизишься с ним. Обязательно надень свое самое красивое белье! Потому что придется раздеваться, — Ольга погрозила пальцем, подчёркивая важность этого момента, — когда дело будет на мази, посигналь мне.

— Погоди…

Однако Ольга не слышала ее и продолжала:

— Я позвоню прохоровской жене, она прибежит. Увидит, что ее муж опять с молодой девкой зажимается, и все. Ее точно накроет. Дважды сделать вид, что ничего не произошло, у нее не выйдет, какой бы сукой она ни была.

— Стой…

— И после этого точно разведется с Глебом.

— Да стой же ты!!! — гаркнула обычно тихая Олеся.

— Что?

— Я никуда не пойду. Не стану надевать никакое белье и сближаться с этим дядькой не буду! Я вообще не понимаю, зачем мне все это?

— Чтобы помочь подруге.

— Это бред, а не помощь! — Олеся махнула официанту. — Я думала, после случившегося с Катькой ты хоть немного за ум взялась, а у тебя снова сумасшедшие идеи.

— Это не бред! Справедливость должна восторжествовать!

— Да какая это к чертовой бабушке справедливость? Ты влезла в семью. В нормальную крепкую семью. Просочилась туда как понос сквозь решето, обманом. Испортила им жизнь, себе и своему нерожденному ребенку. Ты о нем хоть раз вообще подумала? Что с ним будет? Кому он нужен?

— Хочешь, тебе подарю? — Ольга нагло вскинула брови, а Олеся, расплатившись за кофе и десерт, закинула в сумочку телефон и кошелек и поднялась из-за стола.

— Хочешь совет? Оставь их в покое! У тебя ничего все равно не получится. Потому что ты в главном просчиталась – они любят друг друга и будут бороться за семью.