Игра. P.S. (СИ) - Лебецкая Екатерина

Подчиняюсь.

— Полегчало? — шиплю, перехватывая руку, которая только что влепила мне пощечину. Не отпускаю. Притягивая к себе. — Если надо еще, то давай.

Вырывает руку. Дергает так, что отпускаю сам, иначе сама себе больно сделает. Вижу, что совсем не контролирует себя. Слезы льются из глаз. Руки совсем холодные и дрожат.

— Ненавижу тебя… — бормочет дрожащими губами. — Ненавижу…

— Любишь, Бельчонок. Любишь… — убеждаю ее, пытаясь успокоить. Медленно двигаюсь к ней, боясь спугнуть. Сам на грани. Но ей хуже.

— Не подходи! — выкрикивает.

Останавливаюсь. Держусь из последних сил, но не даю волю рукам. Хочу, чтобы сама.

— Бельчонок… Иди ко мне.

— Ненавижу… Ненавижу, — только и повторяет почти беззвучно.

— Любишь. Только боишься признаться, — делаю еще шаг. Замираю, потому что она начинает истерически смеяться.

— Точно, Ветров, я боюсь тебя. Всегда боялась. Сначала боялась влюбиться. Потом боялась быть выброшенной, ненужной. А потом боялась, что сделаешь больно. Как видишь, не зря боялась.

— Бельчонок…

— Заткнись и слушай. Я повторяю последний раз. Я не вернусь к тебе. Ни к тебе, ни к Деме. Хватит. Хватит передавать меня из рук в руки. Сначала поиграл младший Ветров и выбросил. Старший подобрал, а потом из благородности решил обратно вернуть. Только вы меня спросили? — подходит к Деме. — Ты меня спросил, хочу ли я вернуться туда, где была всего лишь грушей для биться?

Срывает. Ее слова по-живому рвут сердце на куски. Неужели не чувствует, что все не так. Неужели не слышит многочисленных оправданий и слов любви.

— Я просила сказать, если со мной что-то не так. Я была готова измениться. Просила сказать, если ты устал от меня или надоела. Мог просто расстаться со мной. Но зачем вот это всё…

— Дикарка, признай уже, что любишь его и хочешь быть с ним.

— Ты думаешь, я снова хочу, чтобы меня били и унижали. Называли мразью, корыстной сукой, лживой тварью. Или ты думаешь, мне нравилось смотреть, как он облюбовывает других девушек и брезгует мной, потому что я никакая, пресная, убогая для него. А может, мне было мало пощечины и нужно для профилактики еще несколько штук. А для закрепления — еще на колени, чтобы было не повадно портить безупречную репутацию эгоистичного мажора Ромы Ветрова, — ковыряла мне всё нутро, но даже не смотрела на меня. — Дем. Я дура, которая сама себя не знает и не уважает. Но ты? Самодостаточный, умный, стойкий. Зачем связался со мной?

— Я любил тебя… — ответил Дёма.

— А вы всё-таки похожи с Ромой. Вы так любите, что готовы жестоко выбросить… — она снова смеялась, хоть из глаз по-прежнему текли слёзы. — Я не образец идеальной девушки, но я реально старалась быть достойной тебя. Мне нужно было еще немного времени, а не эти подстроенные встречи с Ромой.

— Дикарка, скажи, сколько времени, и может я смогу подождать тебя.

— Я не знаю, Дем. Но я действительно хотела стать верной, заботливой женой для тебя.

— Мне мало заботы и верности, мне нужна еще любовь. Ты сможешь полюбить меня?

— Дема, хватит, — не выдержал я. — Она не сможет. Она всегда будет любить только меня.

Бельчонок повернулась ко мне. Совсем загнанная, заплаканная, бледная. Нужно было что-то решать. Я больше не мог смотреть на такую ее. Невыносимо больно.

— Я действительно не смогу ни с одним из вас. Простите меня, — и снова эта ее улыбка, которая я уже знаю, что значит «мне очень плохо». — Я пойду.

Я не могу ее отпустить. Это не может быть «нет» для нас. Будущее без нее немыслимо. Я дышать не смогу, если ее не будет рядом. Я думал, это мой шанс. Но оказалось смерть.

Она отдаляется, а из меня жизнь уходит.

— Дикарка, — кричит брат и вместе со мной бросается к ней.

Глава 41

Демьян

— Бельчонок, — кричит брат и вместе со мной бросается к ней.

Не так планировал. От нее другого ожидал. От себя другого ожидал.

Даже сейчас, когда уже всё решил для себя и за нее, не вывожу. Рвусь к ней.

— Стаять! — рявкает отец, который все это время сидел за столом.

Дикарка тормозит. И мы с братом за ней.

Поворачивается, ища глазами отца.

— Простите, Дмитрий Иванович. Мне очень стыдно, — извиняется, перебирая пальцы на руках.

— Все хорошо, девочка, — утвердительно говорит отец. — Иди, собери вещи. Я отвезу тебя в город.

Дикарка смущенно кивает и направляется к выходу.

— Рома, — предупреждающе говорит отец на попытку брата догнать Дикарку. — Сели оба.

Рома так и замер в дверях. Стоял и, не сводя глаз, смотрел на своего Бельчонка.

Хреново ему. И мне хреново. И ей.

Ей больше всех.

Потому что она была честна с нами двумя.

Без уловок. Без лжи. С искренними намерениями.

Она ни разу не сказала мне, что любит. Но тысячу раз повторила, что будет только со мной.

Дикарка сдержала слово.

Она была рядом. Была только со мной, не обращая внимания на других парней. Никогда даже не говорила об расставании. И очень старалась.

Она была идеальной.

С одним «но». Она была не моей.

Она была рядом, но не была со мной. Она веселилась и улыбалась, но в ее глазах плескалась боль. Была верной и держала парней на расстоянии, но и мне не могла отдаться. Она прижималась ко мне не потому, что хотела близость, а потому, что ей нужно было укрытие. Она заботилась, подчинялась, угождала, но не любила.

Она старалась полюбить. Шла наперекор себе и своим чувствам. Но мне от этого становилось только хуже. Сбежать хотелось.

А новость, что брат ее любит, подкосила меня. Даже не то, что любит. Я знал, что у Ромы есть к ней чувства и раньше. Меня добило то, что он решил принять эти чувства. Ведь когда он бросил Дикарку, он явно дал понять, что любовь не для него.

Я позволил тогда Роме встретить ее в аэропорту и поговорить. Дал и ей возможность самой сделать выбор. Но она его не сделала. Она просто оставила всё как было.

Прям девиз наших отношений — оставим всё как есть.

А я не смог настоять на другом. Я боялся оставить ее одну после того случая на мосту после больницы.

Но уже я был не с ней, а просто рядом. Потому что понял, насколько сильно она зависима от Ромы. Она умереть хотела из-за него.

Я прилетал к ней в Америку уже не как к любимой. Я отпускал ее потихоньку. И мне казалось, что она была уже готова к этому. Была готова признать, что любит Рому. Именно любит брата. Я не хотел ее отпускать просто в никуда, я хотел вернуть ее брату.

Я специально затеял этот День Рождения, чтобы Дикарка и Рома встретились. Но вместо их примирения я увидел кольцо на пальце Дикарки.

— Дем, я согласна стать твоей женой.

Я от удивления в кому впал. Нужно было стащить это кольцо и Роме девчонку отправить. А я, дурак, надежду обрел. Снова.

И снова Дикарка не отходила от меня, глаз не сводила, не дышала. В Америке я держал дистанцию, и она не стремилась ее сокращать. А тут… Опять… Из-за Ромы…

Она всегда в присутствии Ромы другой была.

Как бы мы с ней не старались, брат всегда был между нами.

Рома любит ее. А после ее признания еще и знает, что она тоже любит его. Его так крошит, что он бросил ее, что на него смотреть больно. Он уже на человека не похож. Мумия.

И идеально во всей этой истории. Мне уйти в закат. А им быть вместе. Только ни хрена у них не выйдет. Не будут они вместе. Она слишком гордая, чтобы сделать шаг назад. А он слишком самоуверен и вспыльчив, чтобы достучаться до нее. А еще оба упрямы. Он будет нестись, как танк, а она будет капать защитные окопы. Проиграют оба, но не сдадутся.

И в этом сражении я выступал стеной. Стеной, которая защищает Дикарку от Ромы, а Роме не дает ее сломать. Я реально боялся, что она может опять сломаться.

Поэтому оставить Дикарку одну не мог. Держал на расстоянии, но и не отпускал.

Но и быть этой стеной вечно не собираюсь. Как бы мне не было больно, но смотреть, как страдают два моих любимых человека, я не могу.