Барракуда - Лунина Татьяна
— Старик, я полностью тебе доверяю, твори!
Окрыленный доверием творец засучил рукава и взялся за дело. Тут вышел первый облом: ни одна из актрис на героиню не тянула. Прагматичную, циничную, жесткую, с льдинками-глазами и ангельским личиком. У Сергея в классе училась такая: снаружи — агнец, внутри — дьяволица. Вгиковец, может, и стал конформистом, но чутья не утратил. Он был уверен, что лет через десять подобные стервозы расплодятся повсюду, и задача художника предупредить об этом явлении. На сотой пробе режиссер сломался.
— Да что ж такое, Господи? — вопрошал он за перекуром своего ассистента. — За что ж такая невезуха, а? Сто штук прошло перед глазами, а результата — ноль, — талант снобизмом не страдал, гения перед своими не корчил и считал, что в творчестве пешек нет, любая из них может стать королевой.
«Пешка» глубокомысленно помолчала, потом вздохнула и предложила.
— А если попробовать с улицы?
— Мы же не Дом культуры, Гена, — оскорбился профессионал. — Это при царе Горохе так снимали: хватали кого ни попадя, лишь бы типаж соответствовал.
— А я где-то читал, что хорошо сыграть может любой, — не сдавался ассистент, — правда только один раз.
— Вот видишь, — энергично стряхнул пепел с сигареты Сычуг, — это Голливуд штампует звезды одной левой, а у нас — школа, традиции. Тут, брат, зрителя не проведешь. Тарковский Терехову снимал, не девочку с улицы, потому «Зеркало» до сих пор пробирает.
— А нам нужен одноразовый шприц, — упрямо проталкивалась «пешка» вперед. — Будем снимать такой фильм, как «Зеркало», найдем и вторую Терехову.
— Вторых в искусстве не бывает, — с тоской заметил приверженец высокого. — Ладно, Геннадий, пойдем ломать голову дальше.
Прогнали еще пятерых. На следующий день, уныло наблюдая за разгрузкой негатива все из того же Душанбе, («и куда, к черту, прут?») Сычуг принял решение.
— Гена, выходи в народ. Сегодня опять привезли прорву пленки, а у нас еще конь не валялся. Времени нет, ищи хоть в клозете, но найди. Ты знаешь, что нам нужно.
Так в «ТРИЭФе» появилась Кристина. Она спала по четыре часа в сутки. Похудела, у нее пропал вкус и ухудшилось зрение, зато обострились обоняние и слух. Странное дело: казалось бы, от такого недосыпа человек должен еле ползать, а эта носилась гончей и, как охотничья собака, старалась не упустить свою добычу. Но главное, случайной уличной прохожей удавалась роль. То ли дилетантка свыклась с глазком кинокамеры, то ли режиссер оказался толковым, а, может, просто сама себя изображала, но ассистент, не целясь, выстрелил в цель. Всю съемочную группу охватил азарт, который бывает всегда, если дело ладится. Однако недаром говорится: когда все хорошо, жди беды. В этот раз беду предвосхитила проблема. Умный сразу б догадался, что это только начало, и тут же дал бы деру. Но глупец самоуверен, не слушает внутренний голос, считает себя ловчее других — судьба особенно любит таким одергивать вздернутый нос.
В субботу, после съемки, часов около шести Кристину попросил задержаться Сычуг. За весь последний месяц этот вечер был единственным, который обещал покой. На диване, с закрытыми глазами и маской на лице, под Барбару Стрейзанд и соседский молоток (когда, наконец, приколотят, что хотят?), а потом, после ванны, в чистой, пахнущей лавандой постели, с Чейзом на полчасика в руках — она ощущала даже запахи предстоящего счастья. И вот теперь на это блаженство пытались посягнуть.
— Не уходи, пожалуйста, Кристина. Надо кое-что обсудить, — вежливо и мягко предупредил режиссер. Никогда еще чужая мягкость не сулила ничего приятного.
— Хорошо, — попыталась скрыть досаду послушная актриса.
Через двадцать минут Сычуг нашел ее в крохотном закутке, гордо именуемом комнатой отдыха.
— Это касается завтрашней съемки, — взял с места в карьер неугомонный творец — Ты должна обнажиться.
— Мы, вроде, ни о чем подобном не договаривались.
— В сценарии такого нет, — нехотя признал новатор, — но я хочу тем самым глубже раскрыть характер.
— То есть, выразить через голую задницу женскую душу?
— Это, конечно, примитивно и грубо, но суть ты ухватила верно, — Сергей достал трубку, набил табаком, раскурил. Новая привычка появилась у него неделю назад, когда кто-то из актеров сдуру ляпнул, что молодой режиссер чем-то напоминает Ордынцева. Слава Богу, никто из болтунов не встречался раньше с молодой женой ушедшего кумира. — Так вот, — важно продолжил копировщик, — ты должна понять: чем смелее и бесстыднее обнажает твоя Дарья тело, тем старательнее прячет собственные мысли. Внешняя нагота должна восприниматься зрителем как способ сокрыть от всех свою суть. Тряпки, которые сбрасывает с себя эта стерва, падают не на пол или стул — на душу. А когда ее подлая душонка задохнется, наконец, под барахольным ворохом, она погибнет. И будь я проклят, если так не будет!
Кристина молча слушала околесицу, которую нес вдохновленный Кусакиной. Как отличался этот невнятный бред от ясных мыслей Евгения! И как четко давал понять: Окалина вляпалась в дерьмо.
— Простите, я не поняла, как часто мне придется оголяться?
— Не больше, чем потребует замысел.
— Чей?
— Мой, — уверенно подвел черту дерзкий «мыслитель».
Его решимость подпитывалась еще и кругленькой суммой, обещанной дебютантке. «Она хоть и не без способностей да и не дура, судя по всему, но не видать бы этой «актрисе» экрана, как своих ушей, если б не Сычуг. Молиться на режиссера должна и беспрекословно подчиняться, а не вступать в дискуссии. Аванс, небось, проела, назад ходу нет. А что вносятся коррективы, так не в бухгалтерию попала — в кино. Здесь стагнация хуже смерти». Творец деловито пошарил взглядом, куда бы выбить трубку.
— А если я не соглашусь?
Режиссер равнодушно пожал плечами.
— Послушай, Кристина, давай не будем рыть иглой колодец. Я все объяснил и постарался сделать это внятно. Ты попала в жесткий мир, дорогая, где слова «не хочу» нет. Кино — это жернова, которые перемалывают не только стыд — судьбу. И тебе придется с этим смириться, — неумолимый «мэтр» поднялся с места. «Надо бы медную пепельницу прикупить, — озаботился приятной проблемой, — антикварную. Недавно на Тишинке видел такую, мужик копейки за нее просил. И что не взял, дурак?» — изумился творец своей непрактичности. — Тебя подвезти к метро? — на гонорар за первый фильм режиссер приобрел подержанную «семерку» и теперь вовсю лихачил, с презрением кляня «чайников». Собственное заднее стекло позорной наклейкой он портить не стал.
— Нет, спасибо.
— Тогда до завтра, — благодушно кивнул Сычуг и решил отрастить себе волосы. Это очень впечатляет, когда при кивке колышется грива: сразу узнается творческая личность.
В метро Кристина прикрыла глаза, чтобы другие лица не отвлекали от мыслей. «Итак, завтра придется сверкать голой задницей на людях. Сначала только для своих, потом — даже страшно подумать. Узнал бы отец, перевернулся в гробу, а Женя просто на пушечный выстрел не подпустил бы жену к «ТРИЭФу». Так какого рожна их «малыш» влезла в эту авантюру? Ради славы? Слава, как выяснилось, счастья не приносит, она только забивает уши лестью и грязью плюется в спину. Из-за денег? Довод, конечно, существенный, но не решающий. Или, может, девочка с детства бредила сценой? Что-то не припомнится такого. Тогда зачем же сунулась в эти жернова?»
Аналитик лукавила. Она прекрасно знала ответ, да только не хотела себе в этом признаться. Потому что вылезало тогда на свет Божий то, чему лучше бы прятаться: неуемная жадность до жизни и гордыня, с которой не было сладу. И если первым можно даже гордиться, то второе у порядочных людей считается пороком. Кристина и сама не могла бы толком объяснить, почему становилась такой. Упрямой, замкнутой, скрытной, неразборчивой в средствах, с тайным чувством превосходства над трусливыми клушами или откровенными стервозами вроде Катковой да кусакинской Дарьи. Когда это началось — она не знала. Все строилось по кирпичику, а «строителей» как собак нерезаных. Тут руку приложили и «верная» Любаня, и Женин дружок, который вышвырнул вон ни за что из редакторов, и вечные сплетни, и золотая сережка — каждый добросовестно потрудился над «фундаментом». Так что теперь еще один «кирпич» от Сычуга — бесстыдство, к которому он так старательно подталкивает дилетантку? Этот самовлюбленный петух даже сам до конца не соображает, о чем кукарекает. А здесь достаточно понять одно: оголяешь тело — открываешь только кожу, обнажаешь душу — выдаешь себя со всеми потрохами. Так что, не стоило особо напрягаться бедняге. Конечно, она завтра будет послушной и постарается угодить режиссеру. Может быть, слегка и постыдится, почему нет? Гораздо лучше, когда кровь приливает к щекам, чем проливается. За послушание ей потом неплохо заплатят, это поможет высыпаться ночью, и забывать, что было днем.
