В оковах его власти (СИ) - Орлова Юлианна

Вот только сейчас Саша мог бы и не захотеть видеть меня, не после случившегося. Ноги моментально вросли в пол. Теперь было больно иначе. Глотая горькие слезы, я с ужасом осознала одну простую истину: я всегда буду напоминанием об этих событиях. Всегда.

БЕЛЫЙ

После решения некоторых офисных дел, не требующих отлагательств, я приехал в больницу, как и всегда, как происходило много-много раз подряд, понимая, что никак ситуацию таким поведением я не облегчу. Все это было ясно, но не приехать я не мог. А еще в голове все время стояла Маша, и то, как нехорошо закончилась наша встреча в бильярдной.

Я готов был посыпать голову пеплом, лишь бы все повернуть вспять и не коснуться ее, не заставлять девчонку купаться в моих пороках. Но решиться отправиться к ней сейчас я тоже не мог. И только спрашивал своих людей, как она. Я не мог увидеть в ее глазах ненависть к себе, только не в ее глазах. Она же была грустна и по большей части сидела в комнате, не выходя из нее. Что мне для нее сделать? Чтобы все исправить?

Я понимал, что это никакая не похоть, понимал, что вляпался по полной, но она в этом не виновата, она не заслуживала подобного отношения. А я оказался таким подонком, каких еще мир не видывал.

Дал зарок себе увидеться с ней в ближайшее время и сделать все, чтобы стереть этот эпизод из памяти.

Сегодня же в палате сидел Егор, лучший друг Руса, сидел бледный как стена и смотрел в одну точку. Я остановился возле огромного окна и просто смотрел. Сыну повезло с другом, вот сколько лет они дружили? Мне казалось, что вечность, и как ни вспомнить разговор с Русом, так в нем и проскакивал «Клык».

Вдруг Егор резко подскочил и повернулся ко мне.

—Он приоткрыл глаза! Он очнулся! — кричал паренек, когда я уже помчался за врачами. Собрали консилиум, начали изучать и огласили вердикт: Егору показалось, так бывает, спонтанное сокращение мышц, и никто на самом деле не очнулся.

Я был готов удушить этих тварей, просто за то, что они втаптывали в грязь любую мою надежду. В ту ночь я снова остался с сыном, как и все предыдущие, ничего не смогло бы изменить этот порядок действий. Так я чувствовал, что хотя бы что-то мог контролировать, мнимый контроль, конечно, но что поделать? По большей части я не спал, лишь всматривался в изможденное лицо Руса и без конца молился, простыми словами излагая одно единственное желание, за которое был готов отдать все.

Я связался со множеством клиник, и все говорили одно: пока что транспортировать нельзя. Время. Время. Время. Оно утекало сквозь пальцы как вода. Я не знал, что мне сделать еще, чтобы просто вернуть своего сына и поставить его на ноги в ближайшее время. Кому нужно было продать душу?

И вот около полуночи, когда мой сон был пограничным, схожим скорее на дрему, сквозь мутное сознание просочился настойчивый звук приборов. Я вскочил и стремглав врубил свет, чтобы увидеть взгляд собственного сына, наполненный болью и страданием. Рустам смотрел на меня и тихо шептал что-то неразборчивое.

—Рустам, сынок, — нежно коснувшись лица, я не никак не мог наглядеться. Он открыл глаза, он пришел в себя. Все внутри поднялось вверх и раздулось до невозможных размеров. А затем прозвучал протяжный стон.

—Отойди…от меня. Отойди…и никогда…не приходи больше.

Слова впивались в меня острыми иглами, но я лишь кивнул, ясно осознавая готовность к подобному исходу. На другой прием я и не рассчитывал, а потому, позвав врачей, мне пришлось выйти за дверь и смотреть на сына сквозь окно. Боль упорно разъедала тело, но я принимал ее с радостью. Если такова цена жизни, я приму и это.

Больше он не пустил меня в палату. Ни слова, ни полслова, последнее, что я услышал, было «не приходи больше». Бывают моменты, ломающие тебя вдоль и поперек, бывают такие, что полностью меняют тебя как человека. А бывают такие, что убивают, но при этом дают успокоение в какой-то степени. Легкость. Заслуженную.

Все верно, я не просил прощения, я просил жизни для сына. Это все, что мне было нужно, я это и получил. Спасибо, Господи.

В тот день я впервые в жизни пошел в церковь при больнице. Не зная и не понимая, как себя вести, я скромно встал у входа и положил все, что было в кармане, в корзину «На благоустройство храма». Так и простоял всю службу, считая единственно верным именно это в данный момент. Стоя там и слушая пение церковных хористов, в голове впервые образовалась пустота.

Целое ничего. Но впервые за очень долгое время мне стало легче. Даже если ты умер, надежда все равно остается?

ГЛАВА 26

МАША

Я встала у окна, держа в руках стакан с водой. Содержимое то и дело выплёскивалось на подоконник и на руки. Тремор никак не проходил, но я упорно старалась держать стакан, чья прохлада освежала и немного отвлекала от происходящего.

Сашу я почувствовала сразу, как только увидела свет фар во дворе. Черная массивная машина заехала через кованные ворота и остановилась. Охрана мигом высыпалась из смольного зверя, а затем вышел и мэр. Даже издалека было видно, что он словно стал новой версией себя. От него исходили волнами черные лучи чего-то едва читаемого, но, безусловно, пугающего, такого, что заставляло кровь стынуть в жилах. Он поднял голову и посмотрел в упор на меня, и мое тело словно током пронзило, оно превратилось в один большой оголенный нерв.

Отложив стакан в сторону, я буквально отскочила от окна, ощущая безумное сердцебиение, а затем в спину ударило нехорошее предчувствие, оно ползучей змеей разносилось по коже, оставляя липкий след ядовитого страха.

Пара минут, и Белов зашел в комнату, дверь грузно ударилась о стенку, издавая громкий звук. Мы молчали, оба явно испытывая что-то, что означало бы начало конца. Я жадно рассматривала изможденное лицо, усыпанное синяками и ссадинами. Небритое и сейчас напоминало лицо человека, давно пьющего и спускающего свою жизнь в унитаз, чем лицо выдающегося мэра.

Он медленно шел в мою сторону, и каждый его шаг равнялся очередной волне паники в моей душе. Она росла и росла, не оставляя мне ни малейшего выбора к спасению, только разве что захлебнуться в собственных чувствах.

Когда расстояние между нами было буквально пару сантиметров, он посмотрел на меня, и я отшатнулась, увидев в этом взгляде все самое страшное, что только можно представить в своей жизни.

—Больше всего в жизни я хотел жить, но не вышло. Сейчас я хочу прекратить портить людям их жизнь и будущее, и снова не выходит. Я хочу тебя так запредельно сильно, что никак не могу сломать себе руки, дабы не касаться тебя. Может меня просто надо убить и станет легче? Не знаю, — он коснулся моего подбородка и поднял голову так, чтобы я в полной мере увидела весь ужас. —Я хочу, чтобы ты исчезла, сбежала, растворилась, чтобы ты уехала так далеко, как только можешь. Беги, чтобы я тебя никогда не нашел тебя, исчезни. Сделай все, чтобы у меня не было ни единого шанса встретить тебя вновь. Я создал счет на твое имя, ты снимешь все и исчезнешь, у тебя будут все возможности в мире, а за отца можешь не переживать. Я сделаю все возможное и невозможное, он будет жив и здоров, а там заберешь его через кого бы то ни было туда, где будешь жить. Но ты никогда, — прошипел он, сталкиваясь лбом с моим, — никогда не должна возвращаться сюда. Никогда. Ни по какой гребанной причине, — тяжело выдохнув, он резко втянул носом воздух.

—Я…не понимаю, почему…Я просто не буду попадать вам на глаза, но тут мой город…

—Потому что я сломаю тебя как игрушку, и потому что я не смогу больше остановиться. Считай, что сегодня последний акционный день. На большее меня просто не хватит, резервов нет и не будет. Я присвою тебя против твоей воли и несмотря на запреты, я буду делать с тобой все то, о чем мечтает мое долбанное больное воображение, и мне больше не будет жаль, Ма-ша, — широкие ладони легли на мои щеки и несильно сжали, отчего губы выпятились вперед. Белов смотрел на них так, как смотрит оголодавший и страдающий от жажды путник на накрытый всякими яствами стол.